Фогг ничего не знает о создавшемся положении. Словом, он не знал, что предпринять.

Но затем он успокоился и решил действовать с Паспарту в открытую. Если ему не удастся задержать Фогга в Гонконге и тот получит возможность окончательно покинуть английскую территорию, то он, Фикс, все расскажет Паспарту. Если слуга сообщник своего хозяина, тогда дело пропало; если же слуга не замешан в краже, то в его интересах будет предоставить преступника собственной судьбе.

Таковы были взаимоотношения этих двух людей, а над ними, в своем величественном безразличии, парил Филеас Фогг. Он деловито описывал свою орбиту вокруг земного шара, нисколько не беспокоясь о тяготеющих к нему астероидах.

А между тем по соседству с ним находилась, говоря на языке астрономов, возмущающая звезда, которая, казалось бы, должна была произвести некоторые пертурбации в сердце нашего джентльмена. Но нет! Прелести Ауды, к большому изумлению Паспарту, не производили этих пертурбаций, а если таковые и были, то, во всяком случае, их было труднее вычислить, чем пертурбации Урана, благодаря которым был открыт Нептун.

Паспарту дивился этому с каждым днем все больше, особенно потому, что в глазах молодой женщины он читал столько признательности своему хозяину. Но, как видно, Филеас Фогг обладал сердцем, способным на геройские поступки, но не на любовь. Не было в нем и признаков озабоченности, неизбежной в столь рискованном путешествии. Зато Паспарту находился в постоянном волнении. Опершись на перила машинного отделения, он смотрел на мощную машину, которая временами вся сотрясалась, когда при сильной качке над водой появлялся бешено вращающийся винт. Клапаны не могли тогда сдержать пара, и это приводило Паспарту в ярость.

— В топках недостаточно угля! — кричал он. — Мы не двигаемся с места. У этих англичан всегда так. Будь это американский пароход, мы, быть может, подпрыгивали бы, но шли скорей!

Глава XVIII,

в которой Филеас Фогг, Паспарту и Фикс занимаются каждый своим делом

В последние дни плавания стояла довольно ненастная погода. Дул сильный северо-западный ветер, мешавший ходу судна. Малоустойчивый «Рангун» сильно бросало, и пассажиры справедливо были в претензии на огромные, вызывающие тошноту волны.

3 и 4 ноября разыгралась небольшая буря. Шквал яростно хлестал по волнам. «Рангун» принужден был на целые полдня лечь в дрейф, делая лишь десять оборотов винта в минуту, чтобы только удержаться на волнах. Все паруса были спущены, и ветер ревел среди голых снастей.

Скорость пакетбота, естественно, очень уменьшилась, и можно было полагать, что если буря не стихнет, то он приедет в Гонконг с опозданием часов на двадцать и более против установленного времени.

Филеас Фогг со своей обычной невозмутимостью смотрел на разъяренное море, которое, казалось, боролось лично с ним. Его лицо ни на мгновение не омрачилось, хотя опоздание на двадцать часов могло нарушить весь ход его путешествия; он ведь рисковал не поспеть к отплытию парохода на Иокогаму. Но этот человек без нервов не ощущал ни беспокойства, ни волнения. Казалось, что налетевшая буря также входила в его программу, что он предвидел ее. Ауда, заговорив со своим попутчиком об этом досадном препятствии, убедилась, что он столь же спокоен, как и прежде.

Но Фикс смотрел на все это другими глазами. Буря ему даже нравилась. Восторгу его, конечно, не было бы границ, если бы «Рангун» под напором шторма вдруг повернул назад. Всякое опоздание было ему на руку, так как оно могло заставить Фогга на несколько дней задержаться в Гонконге. Словом, морская стихия с ее шквалами и бурями была козырем в его игре. Правда, ему немного нездоровилось, но это пустяки. Он не обращал внимания на тошноту, и, хотя его всего корчило от морской болезни, в душе он испытывал большое удовлетворение.

Легко догадаться, с какой нескрываемой яростью встретил это испытание Паспарту. До сих пор все шло так прекрасно! Земля и вода, казалось, благоговейно служили мистеру Фоггу. Пароходы и поезда его слушались с покорностью. Ветер и пар объединились, чтобы содействовать его путешествию. Неужели теперь пробил час неудачи? Паспарту не находил себе места. Можно было подумать, что ему придется уплатить эти двадцать тысяч фунтов из собственного кармана. Буря выводила его из себя, шквал приводил в бешенство, и он охотно бы высек это непокорное море. Бедный парень! Фикс заботливо скрывал от него свою радость, и хорошо делал, так как, если бы Паспарту разгадал причину его восторга, сыщику пришлось бы пережить несколько скверных минут.

В продолжение шторма Паспарту не покидал палубы «Рангуна». Он не мог оставаться внизу; он карабкался на мачты с обезьяньей ловкостью, помогая матросам в их работе.

Сотни раз он задавал одни и те же вопросы капитану, офицерам и матросам, которые не могли удержаться от смеха, видя его растерянность. Паспарту хотел знать наверняка, сколько времени продолжится буря. Его отсылали к барометру. Паспарту тряс барометр, но ни толчки, ни оскорбления, которыми он осыпал безответный инструмент, не помогали: барометр и не думал подниматься.

Наконец шторм утих. Днем 4 ноября погода улучшилась. Ветер переместился на два румба к югу и вновь стал попутным.

Лицо Паспарту прояснилось вместе с погодой. Поставили марсели и нижние паруса. «Рангун» с большой скоростью пустился в путь. Но нагнать все потерянное время было уже невозможно. С этим надо было примириться. Земля показалась только 6 ноября, в пять часов утра. По расписанию, Филеас Фогг должен был прибыть в Гонконг пятого, но прибыл только шестого. Он опаздывал на целые сутки и волей-неволей упустил пароход в Иокогаму.

В шесть часов лоцман поднялся на борт «Рангуна» и стал на мостик, чтобы ввести судно в Гонконгский порт.

Паспарту умирал от желания спросить его, ушел ли пароход на Иокогаму, но не решался, желая сохранить до последнего момента хоть тень надежды. Он поделился с Фиксом своим беспокойством, но тот — хитрая лисица! — начал его утешать, говоря, что мистер Фогг может поехать и со следующим пароходом. Это привело Паспарту в бешенство.

Но если Паспарту так и не отважился заговорить с лоцманом, то мистер Фогг, заглянув в путеводитель, хладнокровно спросил лоцмана, не знает ли он, когда уходит из Гонконга какой-нибудь пароход в Иокогаму.

— Завтра с утренним приливом, — ответил лоцман.

— Вот как! — сказал мистер Фогг, не выражая ни малейшего удивления.

Присутствовавший при этом разговоре Паспарту охотно расцеловал бы лоцмана, зато Фиксу хотелось свернуть ему шею.

— Как называется пароход? — спросил мистер