Мрак уже снова серел, когда Шарский пробудился, и в одну минуту всё ему живо и отчётливо пришло на память. Вскочил, сам не зная что начнёт, и полетел на Немецкую улицу.

Шум на ней был ещё великий, и Шарский, вмешавшись в плывущую толпу, пустился противоположной стороной улицы, с которой лучше мог видеть окна Давида Белостоцкого; ничего в них, однако не заметил, что бы знаменовало жизнь, – занавески были опущены, в воротах, как на часах, стояла только вчерашняя еврейка.

Укутавшись плащом, чтобы не быть узнанным, он прошёл под окнами раз, другой, ожидая, пока поредеет толпа; наконец, когда уже сделалось пусто, подошёл к воротам и остановился. Через минуту потом он почувствовал, что кто-то схватил его за руку, и завуалированная женщина, обёрнутая каким-то плащом, резко потянула его за собой.

Шарский, не зная куда, побежал с ней вместе по улице; Сара со странным инстинктом управляла им с одной улицы на другую, с закоулка в закоулок, и, не говоря ни слова, прилетела так с ним аж на Острое Предместье. Тут, наконец, утомлённая бегом и страхом, она опустилась и упала под стеной какого-то сада, не отпуская руки Станислава.

Она долго ещё не могла говорить, подняла голову, взглянула на него и умоляющим голосом воскликнула:

– А! Спасёшь меня! Спасёшь! Я уж туда вернуться не могу… проводи меня куда хочешь… пойду за тобой…

– Но они в конце концов тебя преследовать, искать и открыть должны.

– Тогда, – отозвалась Сара, – пойду на Зелёный Мост и в Вилию брошусь… довольно уже мне этой жизни.

Говоря это, она начала горько плакать, закрывая глаза, а при виде этих слёз Шарский почувствовал в себе отвагу и силу… какое-то отчаяние отворило ему глаза.

– Слушай, Сара, – сказал он, – если мы останемся, они тебя откроют.

– Убежим далеко!

– Мне не с чем бежать, я такой же бедный, как был, – со стыдом отозвался Станислав, – работа меня только кормит.

– То, что я имею, хватит на нас обоих, – отвечала Сара, – но убежать далеко, убежать нужно! Убежать!

– Нет, – сказал Шарский, – подожди, в Вильне, может, безопасней, чем где-нибудь в другом месте – пойдём и поищем способа спрятаться. Не провожу тебя к себе, там бы нас быстрей всего нашли; мы должны на какое-то время расстаться, потому что шпионить не будут, но спасут тебя от их преследования.

Говоря это, Шарский окликнул проезжающего извосчика и, велев Саре, которая постоянно плакала, прижавшись к нему, молчать, поехал с ней вместе на Троцкую улицу. Там, не доезжая до своего дома, велел извозчику остановиться на улице, а сам побежал прямо к Горилке.

Достойный хозяин как раз пил пуншик в своей комнатке, в коей привык с несколькими отборными приятелями проводить при мариаше вечер, когда постучал Станислав, и вывел его за собой.

– Пане Горилка, сказал он, – нужна ваша помощь, вы должны мне её предоставить… вы такой честный человек.

– Но, ей-Богу, денег не имею! – прервал, поправляя ермолку, Горилка.

– Тут не о том речь, можете их даже получить!

– Естественно, если человек честный и достойный, это все знают… ну, что нужно? Что нужно? Лишь бы не деньги!

– Мне нужно, – сказал, румянясь, Шарский, – тайную комнатку, не на глазах, безопасную…

Горилка поправил ермолку с другой стороны и рассмеялся в кулак потихоньку.

– Ага! Сцапал казак татарина… не говори мне дальше… я понимаю… был молодым… такая комнатка есть у меня.

– Нет! Тут быть не может… обеспечьте мне где-нибудь домик на окраине.

– Почему же не у меня? Почему не у меня?

– Нет, потому что нет, поищите что-нибудь другое, пане Горилка.

Хозяин задумался.

– Есть за Зелёным Мостом мой двоюродный брат, Гилгин, напишу ему письмо… но…

– Пишите, и быстро…

– Женщина? – спросил Горилка, с любопытством глядя в глаза.

– Пишите, и быстро, и быстро!

– А за навязчивость? Что-то капнет?

– Что захотите!

– Ба! Вы разбогатели, пан! Ну! Ну! Торговаться не думаю… пишу, а в счёте поставлю скромную циферку… не бойтесь, пан… сразу за Зелёным Мостом невзрачный домик, комнатка наверху, ничего. Снимали её там уже разные женщины и девушки… Но это так далеко, что, верно, уже с год комнатка стоит пустой.

Схватив письмо Горилки, Станислав выбежал из гостиницы и поспешил к брошенной на улице Саре, которую уже боялся не застать, но она ждала его, дрожащая и испуганная; а минутой позже оба летели в домик Гилгина.

Едва имел время условиться о том жилье и посмотреть в лицо хозяину, Шарский, боясь погони, шпионства, слежки, только пожатием руки попрощался с ней, не зная, на какой срок. Не мог даже обещать, что её навестит, пока могущие пасть на него подозрения не будут удалены. На полдороге на Троцкой его охватило новое беспокойство и он вернулся к профессору Ипполиту. Много стоило обратиться к нему за советом, но он чувствовал необходимость обезопасить Сару, а сам не умел найти средства, которых его ум не искал никогда, о которых не мечтал.

Профессор остолбенел, когда, бросившись ему на грудь, Станислав всё рассказал, что с ним произошло за эти два дня.

– Ты пропал! – воскликнул он. – Будешь преследуем, открыт, влюбишься до отчаяния… Брось её, а сам уезжай из Вильна.

– Этого не может быть, – решительно сказал Станислав, – помоги иначе, дай мне для неё какое-нибудь безопасное схоронение, погибну, но её не оставлю. Я люблю её, она доверилась мне… это невозможно!

Долго и усиленно старался оттянуть его от этого решения Ипполит, но, сжалившись, наконец, схватил его за руку и сказал:

– До сих пор это только самоотверженность ещё и безумная любовь, но чистая… что же предпримешь, если тебя страсть к ней унесёт и сделает подлым?

– Не бойся, – отвечал Шарский, – чем больше её люблю, чем уверенней, что её уважать буду.

– Но ты уверен, что она не бросится тебе на шею, что не потеряешь памяти… что не уступишь…

– Ради Бога, Ипполит, довольно мучить, советуй и помоги – время уходит…

Профессор Ипполит после долгого колебания дал ему какое-то указание на дом, расположенный на Бажке, в котором два покойника были не заняты, и Шарский снова возвратился на Зелёный Мост, сменив только уставших коней.

Он застал Сару на полу и плачущую горючими слезами – при виде своего избавителя она бросилась ему на шею и, сильно рыдая, начала его расспрашивать, не преследуют ли их.

– Забирай, что имеешь, и изжай со мной – как можно быстрее, как можно быстрее… прежде чем хозяин опомнится… я не вполне уверен в Горилке… надобно где-нибудь в другом месте искать схоронение.

Сара схватила только узелок, укуталась снова своим плащём и первая спустилась с лестницы, а Гилгин не заметил, как сбежали его съёмщики.

Ночь была уже поздняя, когда они прибыли в условленный дом у Бажки, найдя его холодным и тёмным. Это была почти пустошь, с окнами, обращёнными назад; видно, давно никто в ней не жил. Только внизу был