К концу ноября 1943 года, на встрече «Большой тройки» в Тегеране, немцы принуждены были снять свою осаду Москвы и Ленинграда. По всему Восточному фронту германская армия со своими союзниками отступала. По сути дела, присутствие Черчилля было необязательным. Президент Франклин Рузвельт наложил вето на план Черчилля по вторжению в Европу через (как это назвал Черчилль) «мягкое подбрюшье», то есть через Балканы. Сталин не был глупцом. Он понимал, что задумал Черчилль. Успешное проникновение через Балканы создаст тормоз против советского продвижения в центр Европы. В то время части союзников замешкались в гористых местностях южной Италии. В отличие от многих американцев, которые и тогда, и сейчас видят в Черчилле героя, в одиночку вставшего против Гитлера, когда Британии пришлось в одиночку сражаться с Германией, Сталин расценивал его как обычного империалиста, основной заботой которого было сохранение далеких британских колоний и удержание Советского Союза в его границах. Сталинская оценка британского героического лидера была совершенно точной. В Ялте Черчилль приватно спросил Сталина, будет ли Греция включена в сталинскую послевоенную Восточную Европу. Сталин заметил в ответ, что Советский Союз не имеет интересов на южных Балканах, поскольку это не советские войска их освобождали, и он сдержал свое слово.

Когда Рузвельт, Сталин и Черчилль впервые встретились в Тегеране, генерал Джордж Маршалл представил планы вторжения союзников в Западной Европе. Основная часть сил союзников будет высажена в Нормандии, вслед за чем через несколько месяцев последует вторая волна вторжения, уже через юг Франции. Сталин также не стал поднимать вопрос послевоенного будущего Польши. Сталин хорошо знал, что Рузвельт вполне учитывал ведущую роль Советской армии в переламывании хребта вермахта. Сталин также распознал, что ни британцы, ни американцы не осознают той чудовищной цены, которую заплатил Советский Союз, или знают только о большой ослабленности экономики страны.

В то время как «тройка» встречалась в Тегеране, Гитлер приказал переместить часть потрепанных германских дивизий с Восточного фронта и подготовить их для отражения ожидаемого вторжения в Нормандии. Гитлер намерен был предотвратить высадку американцев и возможность настоящей войны на два фронта. Сталин был доволен первой встречей с Рузвельтом. Он был вдвойне доволен, что именно американский генерал возглавит вторжение, а другой американский генерал будет разрабатывать дальнейшее продвижение. Сталин наверняка был удивлен стараниями Рузвельта понравиться ему. Среди своих подчиненных Сталин не сталкивался с такими вызовами, на которые приходилось отвечать у себя дома президенту. Конгресс, в целом под контролем Демократической партии, тем не менее был в глубоких противоречиях между консервативными южанами и либеральными северянами. А положение Сталина «на домашнем фронте» никогда еще не было столь прочным. Его личное командование войсками привело к отступлению немцев и обеспечило невиданную популярность среди большинства советских людей, не говоря уже об армии. В конце 1943 года, когда стало ясно, что волна покатилась назад, в сторону немцев на западе и японцев — на востоке, американцы все еще не понимали смысл пожертвования огромного числа жизней, ради покорения Германии и Японии. Сталин не имел таких проблем у себя в тылу. В отличие от населения США, которое осталось невредимым в ходе войны, число жертв среди гражданских лиц в СССР, погибших от голода или от немецких зверств, почти сравнялось с фронтовыми потерями советских войск.

В 1947 году, когда республиканцы победили на выборах в конгресс после 14-летнего перерыва, в некоторых кругах вошло в моду убеждение, будто Рузвельт в Ялте все распродал или, еще возможнее, что Сталин сумел втереть очки болезненному президенту. Фактически, когда «тройка» собралась в Ялте 4–11 февраля 1945 года, ничего нового не было добавлено к той повестке дня, что была ранее в Тегеране, и президент только подтвердил свою позицию, кроме добавления Франции как четвертой оккупационной силы в Германии. Сталин в Тегеране не соглашался на проведение свободных выборов в Польше, и он только подтвердил свою позицию в Ялте и позже, при встрече с президентом Гарри Трумэном в Потсдаме. То, что Сталин призвал к свободным выборам в Болгарии, Румынии и Венгрии, которые воевали на стороне Германии, было примерно равнозначным свободным выборам в Германии или Австрии. Поскольку Прибалтийские республики были присоединены к Советскому Союзу в 1939 году, еще до германского вторжения в Россию, Сталин не видел причин, почему судьба этих стран вообще должна обсуждаться. Американцы и британцы не особенно возражали, поскольку главной проблемой для них была Польша. Сталин занял такую позицию: Советский Союз вынес основную тяжесть войны в Европе на своих плечах, понес самые большие потери, половина индустриальной инфраструктуры и сельского хозяйства была разрушена, поэтому ему полагались репарации свыше тех, которые получали бы другие союзные страны. По Сталину, все было именно так вот просто, и он не собирался уступать ни дюйма территории, уже находящейся под советским контролем.

Сегодня историки указывают на Сталина как на архитектора «холодной войны» — начиная с его отказа провести свободные выборы в Польше на встрече с Трумэном в Потсдаме, затем его нежелание освободить от войск северный Иран, как было обещано им в Ялте. Никаких разговоров об атомной бомбе не было, пока Трумэн не проинформировал его в Ялте (ошибка, на самом деле это произошло на Потсдамской конференции. — Прим. пер.), что США разработали невероятно мощное оружие, которое собираются использовать против Японии, чтобы закончить войну. В хрониках записано, что Сталин остался безучастен к этому сообщению Трумэна. Сегодня мы знаем, что Сталин был осведомлен о совместных усилиях Америки и Британии по созданию супероружия массового разрушения, благодаря информации, переданной Клаусом Фуксом и Этель и Джулиусом Розенберг, и небрежное отношение Сталина к столь важной информации от Трумэна означало лишь подчеркивание его отношения к так называемым союзникам. Неудивительно, что Сталин посчитал забавными настойчивые заверения Рузвельта, что этот военный союз будет обязывающим.

Сталинское решение присоединиться к ООН было защитным действием — защитным в том смысле, что, будучи членом ООН, СССР получит достаточно времени для достижения паритета с США путем создания собственной атомной бомбы. Поскольку каждый из постоянных членов Совета Безопасности имел право вето, Советский Союз был бы в относительной безопасности относительно враждебных действий против него. Решение Соединенных Штатов не делиться атомными секретами с Советским Союзом, как это было сделано с Британией, убедило Сталина в том, что так называемый военный союз был не более чем «браком по расчету». Несмотря на все тосты, поднятые в Тегеране, Ялте и Потсдаме, Америка все еще смотрела на Советский Союз, с его коммунистической идеологией, как на врага. Сталин был близок к проигрышу Второй мировой войны, когда не принял во внимание предупреждения своего агента из Токио. Он не должен был повторить этой ошибки.

Фактически, США обсуждали возможность поделиться атомными секретами с СССР. При наличии сведений о том, какие масштабные разрушения нанесли удары первых двух бомб, серьезная дискуссия развернулась не только в правительстве, но и в научных кругах. Очевидный вопрос: началась бы «холодная война», если атомной информацией поделились бы с Советским Союзом? Здесь определенно можно сказать две вещи. Это успокоило бы многие страхи Сталина насчет превентивного удара от Соединенных Штатов. Это не изменило бы его убеждения, что коммунистическая система государственного социализма является лучшим вариантом будущего для человечества. Это не изменило бы его позиции по свободным выборам в Польше, и он не ослабил бы свою хватку на горле Восточной Европы. Если он верил, что социализм — это будущее человечества, то чем больше стран будет охвачено этой системой, тем больше вероятности продвижения на запад, пока вся Европа не поймет свое предназначение. Революционер Сталин никогда не сомневался в эффективности коммунистической системы. Хотя он был готов жить в мире с Соединенными Штатами, но капитализм должен был пасть из-за собственных внутренних противоречий. В этом смысле он был марксистом; в защите Советского Союза он был ленинистом. Решающим вопросом для Сталина было будущее Германии. В результате войны США и их союзники были вознаграждены богатейшим сектором экономики этой страны. Советский Союз, который понес в войне основные потери, получил беднейший сектор страны и еще Берлин, который советские войска освободили ценой ужасающих людских потерь. На первой встрече с Трумэном и Черчиллем в Потсдаме, после безоговорочной капитуляции Германии, Сталин совершил первую ошибку. Озабоченный тем, чтобы умиротворить своих союзников из-за отказа проводить выборы в Польше, он предложил разделить оккупацию Берлина и Вены между союзниками, как символ единства. Те территории, которые заняты союзниками, достаются им; те, которые заняты советскими войсками, — Советскому Союзу. То же самое относилось и к Австрии, которая, однако, из-за своих размеров и индустриальной малозначимости была не так уж важна.