и как знаки знаков. Однако такое определение требует существенных объяснений. Любой знак – это некий факт или явление объективной действительности. Большинство наблюдаемых нами явлений распознается по нескольким признакам. Собственно говоря, только умозрительно можно представить себе явление, определяемое лишь одним признаком, например, некую абсолютную точку. Конкретная точка, конечно, имеет несколько признаков, скажем, точка на плоскости, на листе бумаги, как знак пунктуации в письменном тексте. Так же, как явления объективной действительности, знаки семиотических систем характеризуются для их интерпретаторов не одним, а несколькими признаками: они имеют структурный характер. У знаковых дифференциалов есть свои «нижние» и «верхние» пределы. Нижний предел – это неотделимые признаки-дифференциалы. В человеческом языке ими являются тоны, или просодемы («суперсегментные» элементы): модификации высоты (= частоты), амплитуды (= «силы»), длительности звуковых волн.

Верхним пределом знаков со всеми их признаками можно назвать знаковый текст, содержащий для его интерпретаторов минимальную или максимальную информацию в зависимости от его размеров и сложности. Между этими пределами располагаются по степени «структурности» элементарные знаки – звуковые типы, или фонемы, фигуры знаков – слоги, или силлабемы (в тех языках, где слоги могут не иметь семантической функции, в отличие от языков, где каждый слог семантичен), конфигурации знаков – семантические сегменты текста (например, в нашем языке – морфемы, лексемы, «фразеологемы»). Так, в слове свобода различимы семь элементарных знаков, три знаковые фигуры и в целом оно является знаковой конфигурацией, семантика которой обнаруживается во множестве знаковых текстов, например:

Но не всегда мила свобода

Тому, кто к неге приучен.

(А.С. Пушкин, «Цыганы»).

Здесь свобода обозначает образ жизни цыган, определяемый естественным правом (ius naturale), в отличие от регулируемого гражданским правом (ius civile) образа жизни горожан.

Третья по порядку сложности после диакритической и семантической систем – это непременная во всех языках синтаксическая эндосистема.

В отличие от прочих основными величинами здесь являются не знаки, не фигуры и конфигурации знаков, а схемы соединения, разъединения, противопоставления и расположения, или размещения, знаков. На основании этих схем строятся информативные знаковые тексты. Эти схемы не в виде словесно сформулированных правил, а в виде текстовых образцов, хранящихся в памяти интерпретаторов, присутствуют в коммуникативной ситуации. Их можно классифицировать в зависимости от объема и предела передаваемой ими информации.

А. Инфрапредикативные схемы (иначе – высказывания, или коммуникаты). Они сами по себе не могут передавать информации, не зависящей от предыдущего и последующего текстов, а также ситуации речевого общения интерпретаторов. К ним относятся: 1) атрибутивная схема (жилой дом, дом отдыха), 2) дистрибутивная схема («определение + определяемое» или «определяемое + определение», «дополнение + сказуемое» или «сказуемое + дополнение» и т.п.), 3) композитивная схема (например, «наречие + глагол», «наречие + прилагательное», «наречие + наречие»), 4) детерминативная схема («сказуемое + прямое дополнение в винительном падеже», «предлог + существительное в косвенном падеже» и т.п.), 5) координативная схема (многоэтажный дом, многоэтажные дома). Иными словами – это известные из школьных учебников виды синтаксической связи – управление, примыкание, согласование (4, 3, 5), а также определительная (1) и распределительная (2) связи. Это схемы соединения знаков или их конъюнкции.

Б. Предикативная схема, т.е. предложение, минимальная: «подлежащее + сказуемое» (явление и выделяемый из него признак); максимальная: «группа подлежащего + группа сказуемого»; редуцированная: именные или безличные предложения (имплицитное сказуемое или имплицитное подлежащее). Это схема разъединения, или дизъюнкции. Она дает информацию, не зависящую от ситуации и предыдущего или последующего текстов.

В. Ультрапредикативные схемы: сочетания высказываний с предложениями и предложений друг с другом (периоды, абзацные единства).

Здесь мы имеем системы разной степени «открытости». Инфрапредикативные схемы данного языка являются закрытой системой: количество схем строго ограничено. Предикативные схемы гораздо более разнообразны и в зависимости от грамматического строя, или типа, языка предстают в различной степени открытости. Наконец, ультрапредикативные схемы оказываются почти открытыми при весьма разнообразных способах сочетания высказываний и предложений. Синтаксические схемы с использованием языковых знаков семантической системы, т.е. актуализированные этими знаками (ср.: S + P + О = предикативная схема и ее актуализация, например: поэт сочиняет поэму), становятся знаковыми текстами.

Учитывая сказанное здесь, важно понять, что несмотря на разнообразие и разнородность знаковых величин языковой системы, она от своего нижнего и до самого верхнего предела является очень сложной и своеобразной, но именно знаковой, или семиотической, системой. Всякие попытки, вроде экспериментов североамериканских «антименталистов», изучать знаки независимо от их значений и назначений так же обречены на неудачу, как и попытки последовательных структуралистов изучать только «реляционный каркас» языка, оставив в стороне «субстанции форм выражения и содержания». Тот, кто не понимает диалектических связей и диалектического единства компонентов столь сложной и подвижной знаковой системы, как человеческий язык, не сможет способствовать прогрессу науки о языке.

Обоснованная Ф. де Соссюром дихотомия «la langue» (язык = система) и «la parole» (речь = реализация системы, индивидуальная, а не социальная, свободная, а не фиксированная, являющаяся источником изменений системы), – две стороны полного противоречий феномена (le langage), не очень удачно называемого у нас «речевой деятельностью», – не может обойтись без компетентных комментариев.

Непосредственно наблюдаемым феноменом, конечно, оказывается «речь» (= текст в широком смысле слова: как звучащий, так и фиксированный с помощью письма). Она обеспечивает взаимопонимание общающихся благодаря лежащей в основе ее системе – организующего начала.

Противопоставление грамматики (= грамматической системы) и лексики, извлеченных из множества речевых актов (= текстов) данного языка, самим этим актам в дососсюровскую эпоху нашей науки нисколько не затрудняло исследователей. Разделение языка (le langage) на систему (la langue) и текст (la parole) создало иллюзию того, что систему можно изучать самое по себе, оставляя в стороне тексты, являющиеся только частичными «реализациями» системы. Эта иллюзия характерна для структурализма всех трех направлений (копенгагенского, пражского и североамериканского). Можно подумать, будто было предано забвению диалектическое единство в коммуникативной ситуации знаковой системы (= языка) и знакового текста (= речи). Очевидно, считать текст только индивидуальным осуществлением нельзя: он одновременно и социален и индивидуален. Необходимо учитывать социальную природу языка как важнейшего средства общения людей. Если бы текст (= речевой акт) был только индивидуальной реализацией системы, то общение людей было бы значительно затруднено. Следует признать, что множество речевых актов и единая система, извлекаемая из них, составляют диалектическое единство. Можно пользоваться разными терминами: la langue et la parole, le code et le message, the competence and the performance, система и текст, – но нельзя забывать о диалектическом единстве и невозможности раздельного изучения того и другого.

Нам уже приходилось говорить о необходимости различать функции языка в целом и функции