воскликнул Чогулдур. Он уже проклинал тот час, когда его дернуло поделиться с Касымом слухами о своем несчастном друге.

— Бедный Чогулдур, — рассмеялся Джума, — мы ведь предупреждали тебя раньше, что с Касымом шутки плохи.

Болотбек слушал эту веселую перепалку и с наслаждением хлебал свежий мясной бульон, заедая его черствой лепешкой. Сегодня бульон казался ему вкусным, как никогда, тем более, что поющая боль в плечах заставляла помнить каждую минуту о том, как тяжелы бурдюки с водой, если их тащить на себе добрых два километра…

Опять всю ночь бушевала пурга.

Наутро, едва лесорубы собрались на работу, приехал Айылчиев.

— Хорошо, что я вас застал дома, — отряхнув от снега шубу и лисью шапку, с порога заявил лесник. — Во время пурги лес валить не разрешается. Таков закон. Таковы правила.

— А кто за нас работать будет? Закон? — огрызнулся Асанкул.

— Товарищи, не шутите, поймите меня правильно, развел руками Айылчиев. — В такую пургу рубить опасно. За вас будут наказывать меня. А у меня, как и у каждого из вас, семья, жена, трое детей.

— Да бросьте, байке. Никто не собирается умирать, — перебил его Асанкул, потуже затягивая свой ремень. — Кому это хочется попасть под поваленное дерево?

— Ясно, что не хочется, — согласился Айылчиев. — Но вот в прошлом году у лесозаготовщиков из колхоза "Орнок" один парень среди бела дня попал под упавшее дерево. Хорошо еще, что остался жив. Вам нужно поскорее заготовить лес и уехать домой, а что будет со мной?

С помощью бригадира лесник влез на коня, хмуро нопрощался.

Только он уехал, буран начал стихать. Темир вошел в дом и, прислонившись к косяку, задумался.

— Да, задал нам лесник задачу…

— И нечего голову ломать, — решительно заявил Асанкул, — не сидеть же нам по углам, словно зверю между скал!

— Надо подождать. Лесник не зря предупреждал, — возразил Темир.

— Тебя назначили бригадиром не для того, чтобы ты работал по указке Айылчиева, — возмутился Асанкул.

На этого здоровяка не иначе что-то нашло. Теперь его не остановить. Вообще он как хорошо заведенная машина. По утрам обычно заправляется огромной чашкой джармы. В обед он съедает большую лепешку, испеченную в жаровне. И в работе он такой же неистовый. Тяпет за двоих и даже за троих. Поэтому с ним нельзя не считаться.

Асанкула поддержал Ыдырыс:

— Темике, нам кажется, что леснику тоже нельзя во всем потакать. Он думает только о собственной выгоде.

Бригадир, не зная, как поступить, растерянно улыбнулся.

— Если и дальше так будешь идти на поводу у Айылчиева, то скоро уступишь ему и свою жену, — подбавил масла в огонь обычно молчаливый Молдакун.

Тут вспыхнул Темир:

— Не мелите чепуху! Лесник ездит сюда не сучки собирать. Он дело говорит. В пургу, в метель работать рискованно.

— Лесник боится за себя. Ему все равно, когда мы заготовим лес, завтра или через год, — вставил слово Сыды.

— Эх, да что тут долго говорить! Кто дрожит за свою шкуру, пусть остается отлеживать бока. Ыдырыс, Чогулдур, айда в лес!

Асанкул решительно рубанул воздух рукой и поднялся.

— А что, в самом деле, пойдем, — чуть помедлив, согласился Чогулдур. — Если не валить лес, так хоть распиливать и очищать стволы будем.

— Черт с вами, пошли! — согласился Темир.

Когда бригада добралась до лесосеки, снег еще порошил, но пурги уже не было.

Начали валить лес.

Болотбек и Касым подошли в числе последних, поэтому их поставили на распилку. Перед тем, как приступить к делу, дядя Касым неожиданно спросил Болотбека, помнит ли он своего деда. Тот ответил, что нет, почти не помнит.

— Жаль, — сказал Касым, — веселый у тебя был дед. Главное, шутку любил. Захожу я как-то к нему домой, а он в постели лежит, бедняга. "Чувствую, говорит, конец мне скоро". Я, как могу, успокаиваю. "А знаешь, милый Касым, говорит, правда было бы неплохо, как ты думаешь, помереть после того, как моя Пеструха отелится. Раньше мне никак нельзя помирать…" Видишь, помирал, а с шуткой не расставался. Жалко, что никто из вас в деда не пошел…

Едва пильщики покончили с одним бревном, как сверху донеслось привычное:

— Берегись!

Неподалеку, в снежной круговерти ухнула огромная ель. И сейчас же послышался крик, зовущий на помощь.

— Спасайте! Беда!

За считанные секунды Болотбек очутился на верхней площадке. Там на корточках сидел Чогулдур, обнимая голову стонущего Ыдырыса. Болотбек опустился рядом, приложил платочек к струйке ползущей по лицу Ыдырыса крови.

— Как же это случилось?

Лесорубы подавленно молчали. Разомкнув круг, пробрался Сыды. Опустился на колени около Ыдырыса. Приложил к его груди сухонькую ладошку:

— О, Ыдырыс, ты меня слышишь? Открой глаза, миленький. Люди добрые, не пугайтесь, он жив. Счастье его матери, — остался жив!

— Ии… Нога, — застонал Ыдырыс.

— Приподнимите парня, — скомандовал Сыды. — Так, так, осторожнее. А теперь, Ыдырыс, плюнь на это проклятое место. Покрепче плюнь. О баа-бедин! [18]

Асанкул расстелил на снегу свою шубу. Осторожно перенес на нее Ыдырыса. Стали осматривать ногу.

— Что за джигиты пошли! Чуть что — хныкать. На фронте, бывало, оторвут одну ногу, скачешь себе на другой, как косуля, — сострил Касым.

Никто его шутки не поддержал.

Когда с ноги Ыдырыса стянули валенок, он был полон крови. На снегу тоже образовалось красное пятно. Оказалось, острым сучком сильно поранило лодыжку. Посыпалось множество советов:

— Сожгите войлок и приложите к ране. Быстрее, не то рапу прихватит мороз!

— Надо отправить домой. Пусть отлеживается в тепле.

— Нет, лучше отвезти в лесхоз, а потом к врачу, — не получилось бы осложнения.

Сняв с себя поддевку, Сыды ловко перевязал пораненную ногу. Лицо парня покрылось бисеринками пота.

— Как бы ему не стало хуже. Давайте спустим бедолагу вниз, к дороге, — наконец вмешался Темир. — А ты, Болотбек, отвезешь Ыдырыса в лесхоз. Скажи Айылчиеву, чтобы немедленно отправил в райцентр. У него есть машина. Пусть не жмется.

Пострадавшего на широкополой шубе волоком стащили вниз. Усадили на породистую лошадь Чогулдура. Сзади, на потпике, устроился Болотбек.

— Вся надежда на тебя, Бокентай, — наставительно сказал Темир, но в голосе его слышались потки растерянности. — Убеди Айылчиева. Пусть не жалеет своей машины, поскорее доставит Ыдырыса к врачам.

Встревоженные лесорубы долго следили за удалявшимися фигурками парней, пока те не скрылись за хребтом.

Пожалуй, это была самая трудная в жизни Болотбека дорога. Он переживал за товарища. Мыслеппо почем зря ругал лошадь, когда та спотыкалась или норовила перейти на рысь. Если Ыдырыс стопал, последними словами крыл себя за неуменье хорошо управлять копом. Когда раненому становилось совсем плохо, Болотбек утешал:

— Ты уж чуть-чуть потерпи, совсем немного осталось.

Он приободрился только