Тут в коридоре раздались шаги оврияша. В панике девочки бросились бежать. Софке мерещилось, что оврияш, если догонит, сотворит с ними что-то жуткое, свернет шеи, как цыплятам, или утащит в нарисованный на потолке ад. Сейчас-то она понимает, что преследуемый еврей-художник должен был бояться этих детей больше, чем они его…

Турецкому не надо было сверяться с каталогом произведений Шермана, чтобы сообразить, что ничего подобного описанной картине нет ни в одной коллекции, ни в одном музее мира.

— И вы столько лет молчали об этом шедевре? — спросил он. — Не обращались ни в Львовскую картинную галерею, ни к специалистам?

— Позвольте, — возмущенно вздернула подведенные карандашом брови пани Голота, — я лишь недавно узнала, что нашего оврияша за рубежом признали великим художником. К тому же детские воспоминания… вы знаете, какие они расплывчатые! То ли было, то ли не было, не разберешь.

Повисло неловкое молчание. Пани Голота, исчерпав сведения, чего-то ждала.

— Ну, — первой прервала она затянувшуюся паузу, — какова ваша цена? Те, которые приходили перед вами, заплатили мне сто пятьдесят долларов.

— Перед нами? А кто к вам приходил? — дуэтом завопили Грязнов и Турецкий.

— Ну откуда же мне знать? Тоже двое мужчин. Назвались непримечательными русскими фамилиями, вроде бы Иванов и Петров. Документов своих не предъявляли, так же как и вы, панове…

— Как они выглядели?

— Совершенно разные. Один такой подтянутый, худощавый, интеллигентный. В очках с позолоченной оправой. Другой — ну вылитый бандит! Бритоголовый бандит. На лбу, вот тут, шрам треугольный, вроде как кожа была содрана.

— Во что одеты?

— Интеллигентный — во что-то серое, бритоголовый — в светлое… Нет, не помню! Я плохо разбираюсь в мужских модах.

— Когда они приходили?

— Вчера, с утра. Примерно в то же время, как вы.

— Слава, — сказал Турецкий, — возмести пани Софии текущие расходы.

— На всякий случай, — посоветовал Грязнов, отсчитывая деньги из командировочных, — не открывайте больше дверь всяким русским и нерусским мужчинам. И молчите про картину на потолке, как до сих пор молчали. Мало ли что.

Грязнов и Турецкий скатились с лестницы, будто за ними черти гнались.

— Куда мы бежим? — отдыхиваясь на ходу, спросил Слава. Генеральское брюшко и любовь к пиву не способствовали марафонским забегам.

— Домой, — не останавливаясь, просветил его более тренированный Турецкий. — То есть к Васильевне.

— Зачем?

— Выяснить, что случилось с картиной на потолке.

Марафонский бег на многолюдной львовской улице плавно перетек в ходьбу, правда для Славы Грязнова тоже достаточно марафонскую.

— Эта картина не значится ни в одном каталоге, — продолжал давать пояснения Турецкий, — а значит… значит, можно предположить, что она так до сих пор и висит на потолке, замазанная белилами.

— А все-таки зачем?

— Откуда мне знать, зачем? Может, художник хотел скрыть свое произведение.

— Нет, бежим-то мы зачем? Ну, висела она на потолке чулана лет сорок или сколько там, не может еще час или два повисеть?

— А затем, Слава, что нас опережают. Не исключено, что уже опередили. Неизвестные молодчики хотят захватить картину первыми. Не они ли вчера ломали кусты у бабки Васильевны?

— Мы же их спугнули.

— Не скажи, Слава. Их так просто не спугнешь.

11

Денис посмотрел на часы. Время приближалось к семи. А место, где он сейчас находился, располагалось не так уж далеко от коммунальной квартиры, где завязалась вся история. Заехать, что ли, к Семену Семеновичу? Тело требовало холодного душа и крепкого сна, но оно претендовало еще кое на что, и это кое-что могла ему дать проживающая в квартире Семена Семеновича Настя. В прошлый раз она показалась ему слишком робкой, не расположенной завязывать отношения с мужчинами. Так ведь она еще не распробовала фамильного грязновского обаяния! Тогда, на кухне, он, должно быть, много выпил: сидел и хлопал глазами. Ничего, в этот раз будет напористее.

Семен Семенович был много пожившим, мудрым человеком. Поэтому он сразу не поверил в то, что Дениска навестил его после напряженного рабочего дня только затем, чтобы скрасить его одиночество. Кивнув на дверь Настиной комнаты, Моисеев прошептал:

— Занимается. Чертит, кроит… Бог ее знает, что в ее профессии нужно! Иди, отвлеки ее.

— Зачем же я буду отвлекать? — застеснялся Денис.

— Затем, что девушкам нравится, когда их отвлекают. Иди, не манежься! — И, чтобы сгладить колебания, Семен Семенович сам постучал в дверь: — Настенька, это мы!

Настя подняла оленьи глаза. Атрибуты портняжного ремесла окружали ее, словно маскарадные принадлежности. Ворох разноцветных тряпок на кровати, манекен у окна, круглая коробка из-под леденцов, откуда сыпались иголки и булавки. На стене самодельный, написанный от руки плакат: «Ты должна работать!» А ниже — распечатанная на принтере картинка: полупроглоченная аистом лягушка душит его за длинную шею; подпись красными буквами: «Никогда не сдавайся!» А Настя, оказывается, барышня с характером… Денис забыл о своей напористости и опять смутился, что было для него крайне нетипично.

— А я вас пригласить зашел, — с разбега ляпнул он, думая, что его сейчас точно прогонят. Но Настя не только не прогнала, но и подбодрила:

— Пригласить? Очень рада…

— А может, чаю? — встрял Семен Семенович.

— Я собирался пригласить вас в кафе…

— Спасибо, — Настя повернулась к манекену. — Только можно завтра? А то у меня срочная работа для одной актрисы.

Семен Семенович, убедившись в том, что чая здесь не хотят, тактично испарился.

— А вы и для актрис шьете? — Денис обрадовался способу поддержать разговор. — А вот эту куклу тоже вы сшили? — поднял он со стола куклу с фарфоровой головой, чьи черные волосы и разрез темных глаз очень напоминали Настю.

— Нет, куклу мне подарили в ателье, куда я устроилась сразу, как приехала в Москву. На прощание…

— Вы оттуда ушли?

— Да, так получилось. И не только оттуда. Трудно найти перспективное место работы с моей профессией.

О начальнике, готовом превратить неперспективное место в перспективное, но с одним условием, Настя умолчала.

— В Москве везде не сахар, — дружески сказал Денис. — Мне-то помог дядя Слава, но и сам должен был доказать, что я на что-то гожусь. Вот, по сей день доказываю. У меня частное охранное предприятие «Глория».

— Вы сыщик?

— Вроде того.

— А я в детстве мечтала стать милиционером. Кем я только не мечтала стать! А стала модельером. И никому, видно, модельеры не нужны, особенно из Барнаула. В Москве своих девать некуда…