обед в компании престарелой леди Голднайт, что невыносимо брюзжала даже с набитым фазаном ртом. И куда только девалась вся её решимость!..

За эти недели я узнала Ханну гораздо лучше. Воспоминания Айрис поблёкли и уже не казались такими сочными и яркими, словно всё происходило вчера. Её личность просыпалась всё реже — и это приносило облегчение. Порой она сбивала меня с толку и шла вразрез с личными ощущениями настолько сильно, что хотелось оторвать себе голову и вытряхнуть её наружу. Айрис была хронически несчастна и оттого озлоблена на весь мир. Избавление от неё принесло душевное спокойствие — насколько это возможно в моей специфической ситуации.

Однако, чем меньше во мне оставалось от прежней Айрис Вилфорт, тем острее вставал вопрос, кто же нынешняя. Я обнаруживала в себе привычки и склонности, явно продиктованные прошлой жизнью, которые никак не могла унаследовать рождённая в роскоши дочь герцога.

Не запертая вечером дверь могла лишить меня сна. Еда вызывала желание немедленно смести всё до последней крошки, будто назавтра в королевстве не останется ни единой курицы или зёрнышка. Окна я приказала занавешивать сразу же, как солнце окончательно гасло за полосой далёкого парка — в провалах чёрных окон мне чудились живые тени, наблюдающие через ненадёжную преграду стекла.

Каждое утро я проводила в покоях Дариана Вальде, наверняка породив этим обычаем множество гнусных слухов — но пока не слышала ни одного. Я приходила, завтракала вместе с ним и проводила оставшиеся до обеда часы в трудах праведных.

Не таких уж и праведных, если подумать — чертыхалась я то и дело.

Наблюдать за мессиром Вальде было в высшей степени любопытно, как за ядовитой змеёй в террариуме.

Казалось, он сам не знает, какое действие совершит следующим: то замирал практически неподвижно, то исчезал за дверями, то вдруг применял магию, страшно довольный, если мне удавалось её распознать. Очень материальный, с горячей кожей и высоким ростом, он одновременно был немного не от мира сего — вернее, как бы над миром, со всей его суетой и треволнениями. Мне до смерти хотелось узнать, что происходит в этой голове, но мессир не был склонен откровенничать, а читать по лицу оказалось недостижимым искусством. Кое-что я всё же выяснила. Он не терпел опозданий, любил неожиданное сочетание вкусов и всегда доводил начатое до конца.

Последнее доводило меня до белого каления, но совсем не по тем причинам, которые я ожидала…

Глава 28

Зная о моей нелюбви к массовым сборищам, фаворитка короля явилась лично, чтобы всучить приглашение. С меня станется сделать вид, что ничего подобного я не получала.

Когда я впервые услышала о существовании этой женщины, то была шокирована тем, что даже у такого невзрачного во всех отношениях старца есть любовница. Впрочем, как поняла, леди Кемброк выполняла роль скорее декоративную, чем на самом деле ублажала иссохшие чресла в спальне. Не молодая, но моложавая, полная жизненного задора дама с рыжими кудрями, она являла собой чуть ли не полную противоположность королеве. Отношения между этими двумя были полны арктического льда, но на публике они обменивались вежливыми улыбками, словно старые приятельницы.

Ещё одной неожиданной деталью было то, что леди Кемброк вовсе не аристократка по происхождению и титул баронессы получила лишь по указу короля. Дочь шляпника, сама в молодости поработавшая модисткой, благодаря удаче и бойкости оказалась во дворце. И далеко не все придворные были в восторге от стремительного продвижения новой фаворитки.

— Меня пытались отравить раз три или четыре, не помню точно, — со смехом рассказывала она, расхаживая в моих покоях с такой непринуждённостью, словно проводила тут каждый вечер, — но мама с детства говорила, что у меня повышенная живучесть. А здесь без этого и нельзя, моя дорогая, съедят-с. И косточек не оставят.

Всё у неё было с шутками и прибаутками, всё было поводом для смеха. Я пока не понимала, что это — её сущность, маска для окружающих или способ успокоить себя, — а потому особенно не доверяла этому ослепительному радушию, с которым она набросилась на меня.

— Вы непременно должны прийти, — немного жеманничая, тянула она, складывая накрашенные губки бантиком. — Мои праздники то единственное, что разбавляет уныние дворца. Вы молоды и прекрасны, самое время веселиться!

— У меня много других дел, скучать некогда, — вяло отбивалась я, пытаясь избавиться от её хватки.

Но леди Кемброк была настроена решительно.

— Дела? Дела?! — воскликнула она в таком изумлении, что тонкие ниточки бровей подскочили и почти исчезли под волосами. — Какие могут быть дела в вашем возрасте? Ох, послушайте меня, от сложных занятий портится цвет лица и уходит сон. Разве вам нужно это? Никому это не нужно, вы прелестный цветок, который не должен терять лепестков. Оставьте всю эту возню мужчинам, они и без того рано полысеют.

Я засмеялась, не в силах устоять перед грубоватым обаянием этой дамы:

— Боюсь, вы будете разочарованы, я не из тех, кто оживляют сборища.

— Не переживайте, моя дорогая, — с готовностью откликнулась она и заговорщицки улыбнулась: — Ваше дело прийти и получать удовольствие, а обо всём остальном я позабочусь.

Я бы отказалась, будь сегодня обычный день. Но господин Первый советник ещё вчера вечером отбыл в неизвестном направлении, так что я оказалась предоставлена самой себе.

Конечно, можно было бы провести вечер за книгами в библиотеке, это далеко не худший вид досуга, но… К этому я могу вернуться в любой другой день.

Эдну сообщение о том, что госпожа собирается на праздник леди Кемброк не обрадовало. Она пожевала сухими губами и с осуждением произнесла:

— На этих праздниках чего только не делается, госпожа. Не стоит туда ходить приличной девице.

После этих слов моя решимость непременно прийти только окрепла.

Леди Кемброк ни в чём себе не отказывала. Пользуясь благосклонностью короля, она влезала в государственную казну не то что по локоть, а по самый пояс, горстями изымая налоговые деньги и обращая их в разноцветную мишуру.

Она не ограничилась одним залом или гостиной, нет — целая анфилада залов была заполнена танцующими парами, столами с закусками, пирамидами бокалов и горами цветов. Музыканты старались изо всех сил, виолончели и флейты не смолкали ни на секунду. Я уже бывала здесь раньше, но сегодня не могла узнать ни один зал — стены были задрапированы бордовым шёлком, в изящных складках которого казалось, будто все мы внутри какой-то огромной