- Мне не нужно туда заглядывать, - побагровел Николай. - Я литературу ещё в школе проходил! Постой! - он глянул на сына с утроенным подозрением. - Что ты читал? Где ты читал?

Рома торжествующе усмехнулся:

- В информационной сети.

- Такого в сети быть не может!

- В официальной, конечно, не может. Но если снять блокаду...

Сердце Николая Добронравова нехорошо стукнуло.

- Сынок, - произнёс он дрожащим голосом, - ты нелегально перешёл государственную цифровую границу?

Рома ничего не ответил, только демонстративно сложил руки на груди. Николай тяжело опёрся кулаками на стол и тупо уставился на тарелку с булочками.

- Вот так, мать, - процедил он. - Сколько сил, трудов, средств... Я-то надеялся, что наш сын вырастет высокодуховным человеком, нравственной личностью... А он, оказывается, атеист, либераст и цифровой взломщик. Поздравляю, Настасья.

- Па, всё это глупости, - попытался Рома успокоить отца. - И чизбургеры не важны... Гораздо важнее свобода. А её-то у нас нет. Есть только разукрашенная потреблевотина...

Николай искоса глянул на сына, и Ромка замолк. Целую минуту в столовой царила тишина. Затем Добронравов-старший выпрямился и сказал треснувшим, сиплым голосом:

- Я должен поговорить с наставником.

Сын ничего не ответил, только переступил с ноги на ногу, а Настя слабо позвала:

- Коленька, погоди...

Но Николай, не обернувшись, решительным шагом поднялся по витой лестнице в светёлку. Жена и сын остались в столовой.

- Открыть и войти в систему, - скомандовал он негромко и запер за собой дверь.

Трёхмерный экран, возникший над письменным столом, замерцал прихотливой радугой лазерных лучей. Через минуту слухогляд просигналил обычное "к работе готов". Добронравов сел за стол и несколько мгновений смотрел на висящие перед глазами объёмные символы, не решаясь сделать то, ради чего пришёл. Он даже полез в стол за сигаретами, забыв, что бросил курить два года назад. Ничего не обнаружив, он плюнул в пустой ящик и чётко произнёс:

- Связь с наставником.

Где-то в недрах системы сработали опознающие программы, незаметно скользнули инфракрасными щупальцами по лицу спрашивающего, сравнили голос с записанными образцами. Экран раздвинулся, раздался во трёх измерениях, и перед Николаем Добронравовым появился человек, выглядевший так реально, будто он сидел за тем же столом, только с другой стороны. Это был личный духовный наставник, назначенный полномочным исполнителем Комитета Экстренного Возрождения. Имени его Николай не знал. Он также понятия не имел, скольким людям, кроме него самого, этот загадочный человек приходится наставником. Разумеется, весьма многим, ведь каждому гражданину, достигшему совершеннолетия, следовало советоваться. Консультации не являлись обязанностью, но за каждый разговор начислялись пункты духовности, в зависмости от содержания. Тут присутствовал некий азарт, поскольку предугадать количество пунктов не представлялось возможным. Зачастую беседа оставалась совсем без награды. Но иногда наставник щедро делился духовностью со своими подопечными. Потому-то люди изыскивали самые диковинные поводы для разговоров. Однако, вряд ли количество наставников соответствовало числу жителей. Вероятно, один и тот же человек опекал сотни, если не тысячи людей...

И когда он успевает всё делать, внутренне поражался Николай, глядя на умное, добродушное лицо с тёмной бородкой и глубокими карими глазами. Не поймёшь, сколько ему лет... Можно дать и сорок, и пятьдесят... Но от лица веяло таким спокойствием и уверенностью, что все неприятности отступали на второй план. Оставалось лишь чувство счастья и облегчения...

- Здравствуй, сын мой, - ласково сказал наставник и в уголках его весёлых глаз появились лукавые морщинки.

- Здравствуй, отче, - ответил Николай, слегка робея.

Удивительно, что наставник всегда был готов к разговору и в любое время суток выглядел свежо и бодро. Порой Николай задумывался, спит ли когда-нибудь этот человек, ест ли, пьёт, да и вообще... Но стоило посмотреть в мудрые, полные знания глаза, и задавать вопросы больше не хотелось.

- Давно мы не виделись, - с лёгкой укоризной произнёс наставник. - Две недели прошло с тех пор, как ты говорил со мной. Неужто в жизни ничего не случалось?

- Прости, отче, не случалось. Вплоть до сегодняшнего дня.

Взгляд наставника сделался серьёзным, улыбка сошла с лица. Если речь шла о важном, он понимал всё сразу.

- Рассказывай, - коротко приказал духовник и положил подбородок на сплетённые пальцы, глядя подопечному в лицо.

И Николай рассказал про договор с американцами. Не забыл сообщить, какую пользу родине принесёт освоение Луны. Только имя Семёна упоминать не решился. Друг всё-таки. Пусть Семён своему наставнику сам докладывает.

Наставник легонько хмурился, стало ясно, что он всё понимает, хоть и не одобряет таких увёрток. Но как только речь зашла о Ромке и гамбургерах, на лице духовника появилось выражение живейшей заинтересованности. Дослушав до конца, он откинулся назад и легко рассмеялся.

- Ай да Ромка! - сказал он, улыбаясь. - Строптивый отрок!

- Что мне делать, отче? - нерешительно спросил Николай. - Ведь родной сын... Но и оставлять такое безнаказанным тоже нельзя...

Лицо наставника посуровело.

- И не оставим, - сказал он строго. - Ты правильно сделал, что рассказал. Тлетворная западная зараза проникает по капле в неокрепшие души... Это война, Николай. Она идёт очень давно. Война высокого и низменного, духовного и примитивного. И гамбургер сравним с миной замедленного действия. Она может лежать долгие годы, но взрыв неизбежен. Мину следует обезвредить, пока она не произвела своё убийственное действие. Романа ещё не поздно спасти.

- Пороть будете? - уныло спросил несчастный отец.

- Зачем же сразу так круто? - вновь заулыбался наставник. - Сообщим в школу, пусть учителя проведут беседу, объяснят... Он ведь по сути ещё несмышлёныш. Для него кока-кола - символ свободы. Мы знаем, что от такой свободы два шага до рабства. Бездуховность подкрадывается исподволь, тихой сапой. Самое ужасное, что рабы искренне считают себя свободными людьми. Они покорны вкусной еде, сексу и зрелищам, и уже никогда не смогут сбросить с себя ярмо, что добровольно надели... Другое дело - дети. Они честны и открыты как в послушании, так и в бунте. Их надо лишь подтолкнуть на путь истинный. Будь уверен, твоего сына мы легко перевоспитаем. И его друзей тоже. Бездуховность обречена. Общество, в котором люди не думают о спасении души, не помнят корней, не хотят видеть свет истинной веры, неспособно существовать... А либерализм ещё заплатит за свои преступления.

- Благодарю, отче, - сказал Николай, прижав руку к груди. - Я сомневался поначалу, но теперь знаю, что поступил правильно.

- Извергни сомнения из