Гален тоже не хотел уходить. Он хотел остаться с ней и насладиться этими последними несколькими днями. Он ничего не сказал ей о своем отъезде, но знал, что у него осталось не так уж много времени, чтобы насладиться исцеляющим удовольствием ее общества.

— Тебе помочь поднять воду? Я могу спуститься, когда закончу.

Потрясенная всем этим, она покачала головой.

— Нет, в этом нет необходимости, я всю жизнь таскала воду. Со мной все будет в порядке.

— Тогда я желаю тебе спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Гален. Увидимся утром.

Эстер очень редко принимала ванну в своей спальне. Ее тетя Кэтрин всегда считала, что гораздо разумнее мыться на кухне, где можно воспользоваться теплом, создаваемым ведрами с водой, нагревающимися на плите. Эстер тоже считала эту идею практичной, поэтому, когда вода наконец нагрелась настолько, что ее можно было использовать, она отложила чтение — последний выпуск «Освободителя» Уильяма Ллойда Гаррисона — и приступила к приготовлениям. Она воспользовалась моментом, чтобы погасить все свечи на первом этаже, затем поднялась наверх за туалетными принадлежностями и ночной рубашкой. Она достала ванну из кладовки, соединенной с теплой, наполненной паром кухней. Наполнив ванну, она убавила фитили в лампах на кухне до минимума и разделась. Маленькая ванна была недостаточно большой, чтобы в ней можно было лежать, как, несомненно, делал Гален в ванне наверху; эта, белая, украшенная крупными красными розами, была достаточно высокой, чтобы доставать до бедер, когда стоишь, и достаточно глубокой и широкой, чтобы купающийся мог свободно наклоняться в положение, необходимым для тщательной промывки.

Эстер никогда не позволяла себе роскошь нежиться в ванной, поэтому, начисто отмывшись обычным мылом без запаха, она наклонилась, чтобы ополоснуться, а затем встала.

Кухонная дверь распахнулась.

Ее испуганные глаза расширились при виде Галена. Ей потребовалась лишь доля секунды, чтобы схватить простыню и прикрыться ею, но было уже слишком поздно. Он увидел более чем достаточно.

Она ахнула, сердце ее бешено колотилось:

— Что ты здесь делаешь?!

— Ну, я спустился сюда, чтобы съесть еще несколько ломтиков ветчины…

— Ты же должен уже спать!

— А ты должна быть в своей спальне, а не здесь, внизу… обнаженная…

Его голос мгновенно вернул ее мысли к тому состоянию, когда она была едва прикрыта.

— Отвернись, черт возьми, — выругалась она.

Она не знала, что взбесило ее больше: приподнятая в ответ бровь или чарующая улыбка.

— Черт возьми? — вопросительно спросил он. — Когда ты начала употреблять такие слова, как «черт возьми»?

— Когда я так зла, как сейчас. Повернись!

Гален усмехнулся, но повернулся.

— Знаешь, ты очень красивая.

Эстер начала вытираться.

— Я не желаю слышать это от тебя, Гален.

— Почему нет?

— Потому что я думаю, что ты, вероятно, произносишь эти слова довольно легко и слишком часто.

Он снова усмехнулся.

— Ты ошибаешься. На самом деле я очень разборчив.

Она фыркнула и наклонилась, чтобы вытереть все еще влажные ноги, не сводя пристального взгляда с его спины.

— Если ты повернешься, клянусь, я больше никогда не буду тебя кормить.

Его ответный смех наполнил темноту.

— Это очень серьезная угроза, малышка, поэтому я торжественно обещаю оставаться неподвижным, как мрамор.

Гален спустился вниз, чтобы перекусить, и вместо этого наткнулся на самое вкусное угощение из всех. Вид ее, обнаженной в мягком свете, с влажным после купания телом, ошеломил его. Его возбуждение было мгновенным. Кто бы мог подумать, что она окажется еще красивее, чем он когда-либо представлял? Даже в самых ярких фантазиях он не смог бы представить себе такие темные груди или соблазнительный изгиб ее ягодиц. Его руки жаждали медленно поднести эти шелковистые груди к губам и ласкать их, пока соски не затвердеют, как драгоценные камни. Он хотел ощутить вкус ее поцелуя, провести ласкающими движениями по изгибу ее бедер и научить ее таким вещам, о которых она и мечтать не могла. Он встряхнулся и заставил себя думать о чем-то более спокойном; его страстные размышления вели его по пути, которому не было конца.

Тем временем Эстер натягивала на себя ночную рубашку. Застегнув крючки и широкие ленты, которые тянулись от шеи до талии по переду грубого муслинового одеяния, она сказала Галену:

— Теперь ты можешь повернуться.

Гален обернулся, бросил взгляд на нее, закутанную, как воскресный цыпленок, в эту уродливую ночную рубашку с высоким воротом, и засмеялся, засмеялся до слез.

Эстер стояла, уперев руку в бедро, и гадала, действительно ли он сошел с ума.

— Что тут смешного? — спросила она.

Когда Гален смог отдышаться, он вытер глаза и сказал:

— Ты, моя маленькая Индиго. Где ты достала это ужасное одеяние? Я видел еду в мешках получше этого.

Глаза Эстер защипало от слез унижения. Колкость была обидной, особенно в свете того, как хорошо они провели время днем. Она почувствовала, как напрягся ее подбородок, и поклялась, что скорее выцарапает себе глаза, чем позволит ему увидеть, как она плачет. Ночная рубашка была немодной, но служила своей цели.

Улыбка Галена угасла, когда он увидел, как она похолодела. Он понял, что задел ее чувства — очень сильно, если судить по ее вздернутому подбородку. Она выглядела такой опустошенной, что он прошептал:

— О, дорогая… Прости меня.

Гален быстро пересек комнату и очень нежно взял ее за подбородок. Он приподнял его, чтобы заглянуть в ее полные боли глаза.

— Прости меня, — тихо попросил он. — Иногда у меня бывает злой язык, но я никогда не хотел использовать его против тебя.

Он вглядывался в ее лицо. Ее манеры вызывали у него боль в тех местах, о существовании которых он до сих пор и не подозревал. Он сказал ей:

— Там, откуда я родом, острые языки в моде. Я забыл, что ты не выросла среди гадюк, как я. Прошу, малышка…

Он прикоснулся губами к ее лбу, медленно, с раскаянием проводя ими по смуглой коже. Через несколько дней ему предстояло уехать, и он не хотел расставаться вот так — с грустью и болью.

— Прости меня… — прошептал он почти в отчаянии, увидев слезы, сверкающие в ее глазах, как драгоценные камни. — Я больше никогда не заставлю тебя грустить…

Его губы коснулись ее губ, и он притянул ее ближе. Она охотно подалась вперед, привстав на цыпочки, чтобы встретить его губы.

Гален застонал, когда она обняла его. Ее сочный рот был таким совершенным, как он и мечтал. В его намерения не входило целовать ее таким образом — не так глубоко, не так медленно, не так страстно, — но сейчас он не мог остановиться, как не мог остановить биение