Только благодаря тебе у меня наконец-то появился настоящий дом, первый в моей жизни. А дальше не знаю, что будет. Эх, Уоррен! Вот послушал бы ты меня тогда, и ничего этого не случилось бы.

Но даже во время этого разговора Буч не шел у нее из головы. А если бы она согласилась – хотя бы один-единственный раз, как он говорил? Нет. Сама мысль об этом казалась дикой. Это не просто запятнало бы память о том, что было у нее с мужем, – за такое она до самой смерти перед собой не оправдалась бы. Наверняка ей пришлось бы пожалеть. Что до Юджина, то она ничего не знала о нем, кроме того, что рассказывал Уоррен, но одно было несомненно: все эти годы он не считал нужным приезжать домой. Даже писем почти не писал, а когда писал, то никогда не обращался к ней. Она полагала, что он отдалился от отца из-за его женитьбы, а Уоррен винил во всем самого Юджина, забывшего родной дом. А может, говорил так, чтобы не тревожить Рэй Линн. Если она не поддастся на шантаж и останется здесь, как поступит Юджин, когда узнает от Буча все, что тот захочет рассказать? Рэй Линн знала одно: нельзя, чтобы ее будущее оказалось в руках этих двух мужчин. Ни один из них не заслуживал доверия.

Она ворочалась в постели, пока не услышала наконец, что часы пробили пять, после чего встала. Сидя за кухонным столом в предрассветный час, она смотрела на стул, на котором всегда сидел Уоррен, и видела, как истерлась верхняя деревянная перекладина в том месте, куда он столько раз клал руку. Раньше она этого не замечала, и теперь, как часто бывало в последние дни, на глаза ей навернулись слезы. Через несколько минут Рэй Линн вытерла лицо фартуком. Она смотрела на свою кухню, на все те мелочи, благодаря которым сделала ее за эти годы по-настоящему своей, и понимала, что на самом-то деле кухня не ее и никогда такой не была. Судя по тону письма Юджина, все здесь принадлежит ему. Ладно хоть, Уоррен отложил немного денег, но деньги кончатся, и тогда всё. Правда, есть еще камедь, которую можно продать, но ее не так уж много осталось, да и время это займет.

Рэй Линн налила себе чаю и стала потягивать из кружки, но ей вдруг опять вспомнились слова Буча, и пульс участился. Она привыкла думать только об их с Уорреном общих планах, на большее не замахивалась. Когда в окно кухни заглянуло солнце, в голове уже начало складываться решение о том, что ей делать. Прежде всего, нужно поторопиться. Когда Буч появится снова, ее здесь быть не должно. Она собиралась исчезнуть. Рэй Линн взяла ключ от машины и поехала в город. К счастью, Динки Доббинс, владелец магазинчика «Дженерал меркантайл», всегда открывал лавку рано утром. Рэй Линн вошла и попросила принести ей мужские ботинки самого маленького размера.

Динки сказал:

– У Уоррена же одиннадцатый размер, не седьмой.

– Это не для него.

Динки уставился на нее долгим пристальным взглядом.

– Тебе нужны деньги или нет? – спросила она.

Больше он не стал возражать. По дороге домой Рэй Линн вспомнился приют, где экономили каждый пенни. Но Уоррен Кобб был скряга из скряг даже по приютским меркам. Однажды подошвы у него на ботинках истерлись так, что он поранил ногу о какую-то железяку, когда переходил через железнодорожные пути. Вернулся домой весь в крови и показал ей две тонкие полоски резины.

– Вот, из шины вырезал – там на обочине брошенный грузовик стоял, развалина, никому не нужная. Это все-таки получше, чем «кожа Гувера»[3], как по-твоему, а? Башмаки как новенькие будут.

Теперь она была даже рада прижимистости мужа: по крайней мере, после этой покупки у нее еще хоть какие-то деньги остались. Сидя в машине, Рэй Линн взглянула на свои ноги и почувствовала укол вины, когда вспомнила, в каких разбитых ботинках похоронила мужа. Она глядела на гладкую, новенькую кожу обуви, шевелила пальцами ног, и чувство вины то накатывало, то отступало. Что ж, Уоррену уже все равно, а сделанного так или иначе не воротишь, правда?

Вернувшись домой, Рэй Линн достала запасной комбинезон Уоррена и обрезала штанины, чтобы не волочились по земле. Затем отобрала пару его рубашек. Хорошо, что муж был ненамного крупнее ее: всего на пару дюймов повыше и несколько мускулистее. То, что предстояло сделать дальше, было горько, но теперь не до кокетства. Рэй Линн решительно вышла на крыльцо, держа в одной руке ножницы, а другой вытягивая шпильки из волос. Зажимая в горсти прядь за прядью, она стала срезать их, потом укоротила еще и еще – до середины ушей. Она старалась как могла и, когда решила, что такой длины хватит, встала перед зеркалом, где Уоррен брился каждое утро. Пришлось приподняться на цыпочки, чтобы как следует разглядеть свое лицо. Пожалуй, сойдет. Теперь, с короткой стрижкой, она чувствовала, как дует в шею сквозняком – как будто кто-то на нее дышит. Ей вспомнилось, как Уоррен засыпал рядом ночью, как касалось ее кожи мягкое ровное дыхание мужа.

Рэй Линн собрала остриженные волосы, лежавшие у ее ног, словно какой-то зверек без костей и кожи, и отнесла на свежий холмик возле стоящих в ряд старых сосен с «кошачьими мордочками» на стволах. Тихонько бросила на могилу, на свежую землю – словно семена разбрасывала. Это было ее последнее «прости», маленький знак любви. Рэй Линн постояла еще минуту, думая о том, куда повернула ее жизнь. Она старалась не вспоминать об Уоррене, о том дне, когда видела его в последний раз, но картинки волей-неволей всплывали в голове, да еще в самых кошмарных тонах. Рэй Линн ушла от могилы и вернулась в дом. Все необходимое она сложила в грузовик еще раньше: сковородку, кофейник, вышитые ею самой простыни, запасную рубашку Уоррена, немного еды на дорогу и кое-какие принадлежности для шитья. Оставшиеся деньги лежали в нагрудном кармане комбинезона, который она наденет утром, когда будет уезжать. Беспокойную ночь она провела на диване, сжимая в руке пистолет. На рассвете встала и в последний раз вышла за дверь.

Буч явится сегодня же, в этом Рэй Линн не сомневалась. Но пока он сообразит, что к чему, она уже будет далеко. Она направилась через двор к курятнику, держа в руке клочок бумаги, на котором были нацарапаны карандашом загадочные слова: «Куры и мул – вот все, что ты от меня