обсудить кое-какие дела, так что, когда закончишь развлекаться, Пиви ждет тебя в конторе.

Послышалось какое-то бормотание, щелчок и скрип ржавых петель. Дэл лежал, распрямив ноги, вытянув руки по швам, и глядел, прищурившись, на стоявшего над ним человека. Ворон хмыкнул, прижал руку к сердцу и завел:

– Возлюбленные мои, мы собрались здесь сегодня…

Его самого это так развеселило, что он хрипло закашлялся от смеха. Даже на корточки присел, а Баллард стоял рядом, стоически серьезный. Остальные рабочие нервно потирали челюсти, некоторые пару раз хохотнули – принужденно и опасливо. Суини вытер глаза, наклонился над ящиком и взглянул на Дэла. Тот не шевелился.

– Бу! – гаркнул Ворон и повалился на землю, вновь заливаясь хохотом.

Риз сел. Его всего трясло, и он опасался, как бы не вырвало. Он бы с удовольствием врезал Ворону, если бы сил хватило, но он и всегда-то был не из драчунов, да и толку что? Он встал, не глядя на десятника, перешагнул через борт и побрел прочь. Ему не терпелось поскорее глотнуть воды, а главное – убраться подальше от этого психа.

Смех Ворона затих, и он окликнул:

– Эй, ты!

Дэл остановился, но не обернулся.

– Ты же все понял, да? Понял, что к чему? Ты сам выбрал. Винить тебе, кроме себя, некого, так я считаю.

Риз постоял немного, а затем повернулся к Ворону, и Баллард неожиданно подался вперед, словно предвкушая стычку. Дэл-то только хотел сказать, что его выбор вообще-то никого не касается. Работа сделана, чего еще?

Баллард сказал:

– Так, а теперь всем надо хорошенько выспаться. Завтра снова за работу, с утра пораньше. Идем, Суини. Нам еще с Пиви поговорить надо.

Не сводя глаз с Дэла, Ворон сказал:

– Правильно. Завтра вас, задротышей, ждет новый день.

Дэл оставил его слова без внимания: не было никакого желания объясняться. Он снова пошел прочь, все так же напряженно сведя лопатки и чувствуя, как Ворон смотрит ему вслед. И тут он сумел начальству поперек горла встать – правда, в этот-то раз уж точно не по своей вине.

Дойдя до хижины, Риз сразу же направился к колонке. Покачал рукоятку, а когда вода хлынула, подставил под нее лицо и пил, пил, пил. Потом сунул голову под струю, вслепую нашаривая рукоять, чтобы подкачивать воду снова и снова. Наконец он выпрямился и, немного придя в себя, опустился на стул на крыльце. В голове крутились мысли об уходе, но ведь он только что от Саттона сбежал. Вот таким, значит, он стал? От любых трудностей сразу бежать готов? Когда все, что у тебя есть, – это имя и репутация, то хочешь не хочешь, а приходится доказывать хотя бы себе самому, что и то и другое имеет вес.

Одежда после ящика вся провоняла, но он был так измотан, что сил не осталось переодеться. Дэл зашел в дом и снова вышел, таща за собой тюфяк. Бросил его на крыльцо, обогнул дом кругом, добрался до опушки леса и стал обдирать испанский мох с низко нависших ветвей какого-то дерева, одного из немногих лиственных в округе. Набивать тюфяк ему тоже не особенно хотелось, но надо же что-то делать. Вернувшись на крыльцо, он стал горстями пихать мох в вылинявший чехол. Вскоре подошел Нолан Браун и встал у забора, привалившись к нему спиной. Через плечо он то и дело поглядывал на Риза, пока тот набивал тюфяк, встряхивал и подбавлял еще мха.

Нолан сказал:

– Французский волос.

– Что?

Браун указал на легкие серые пучки в руке у Дэла.

– А-а, – протянул тот.

Нолан понаблюдал за ним еще минуту-другую, а потом сказал:

– Он холодит.

– Да? – переспросил Риз.

– Угу, – кивнул Нолан и поскреб голову с озабоченным видом. – Я, правду сказать, здорово удивился, когда босс так с тобой поступил.

Дэл был не расположен об этом говорить, поэтому ответил неопределенно:

– Не больше моего.

– Видать, у него на тебя зуб.

Риз перестал набивать матрас и задумался: не сказать ли, что его наказали за работу с цветными? Но Браун сам заявил:

– Это все потому, что ты работаешь вместе с нами. Я Ворона знаю. От него ничего, кроме неприятностей, не жди.

Дэл прервал свою работу.

– Вот как. Ну… Я не понимаю, кому какое дело.

– В этом лагере есть дело. Кое-кому. Суини тут всех к ногтю прижал, кто пытался что-то изменить.

– Я ничего не пытаюсь изменить. Мне работа была нужна и крыша над головой. Надеялся подзаработать деньжат, да, похоже, просчитался.

– Все мы только этого и хотели. Но Ворона лучше не дразнить, это добром не кончается.

Дэл снова занялся матрасом, и Нолан примолк. Откуда-то из лагеря доносилась музыка.

Браун наклонил голову и пояснил:

– В баре веселятся.

Риз слегка повернул голову и услышал тягучие звуки блюза из той части лагеря, что была отведена для цветных.

– Я еще ни разу в баре не бывал.

– Серьезно, никогда? Ну, после сегодняшнего тебе не помешает немного музыки и кое-чего еще. Пошли-ка. Мне вообще-то здесь торчать не полагается, да я хотел тебе кое-что сказать, а для этого хорошо бы выпить сначала.

Дэл устал, идти никуда не хотелось, но он все же поднялся и сказал:

– Ладно, пошли.

Он затащил тюфяк обратно в дом, вспомнил в последний момент о Мелоди, сунул ее в карман и вместе с Брауном зашагал к бару. Группа лачуг у самого леса стояла на участке, где был только один вход и выход: та самая тропинка, по которой они шли. Тут находилось жилье для цветных. Когда они с Ноланом проходили мимо, люди в основном продолжали заниматься своими делами, но некоторые как-то странно поглядывали на них. Риз держался настороженно, то и дело оглядывался через плечо и по сторонам: опасался, как бы Ворон не увидел его тут и не решил еще разок проучить.

Они миновали несколько лачуг, и Нолана пару раз окликнули:

– Эй, Поминай-как-звали, в бар, что ли, собрался?

– Эй! Если идешь туда, куда я думаю, вспомни прошлый раз и как ты потом два дня оклематься не мог.

Перед Дэлом был совсем другой Нолан, не такой, как в тот раз, когда они впервые встретились. Браун шагал с широкой беспечной улыбкой на лице, свободной, расслабленной походкой, и в какой-то момент даже изобразил на ходу джигу.

Кто-то крикнул:

– А этого-то зачем с собой тащишь?

Они подошли к лачуге, крытой просмоленной бумагой и украшенной сотнями крышечек от бутылок и парой рекламных плакатов: жевательного табака от «Ред мэн» и кока-колы. Несколько человек сидели на улице в креслах-качалках, медленно