Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я был в категории «мёртвых»… По лагерному репродуктору объявили мой номер 44445… Все знали, что вызывают номера узников, приговорённых к смерти. Как глупо, победа близка, нужно жить и бороться, а меня… меня вызывают в крематорий!..
В последнюю минуту немецкие антифашисты в морге подменили номера. Труп с моим номером отправился в крематорий, а я получил номер 7015 – Пётр Бабич-русский. Таким образом, подпольщики спасали жизнь многих людей. В Бухенвальде во главе каждой национальности стояло своё руководство – «центр». Все они были объединены в один координационный коллектив – подпольный интернациональный лагерный комитет. Часто я ходил к советским «полосатикам», где проводилась важная и героическая борьба.
– Александр Михайлович, и всё-таки Вам удалось убежать? – спросила Танечка.
– А як же. Вместе с русским другом Колей нас отправили на ремонтные работы железнодорожного товарного вокзала Кёльна. Вдруг налёт огромной силы. Бомбили совсем рядом. Охрана в ужасе распласталась на земле, но нам было не до таких «нежностей». Сначала ползком, а потом уже и в полный рост мы припустили, что есть духу из зоны оцепления. На бегу сбросили свои куртки «зебры» и остались в одних рубашках, а это уже был ноябрь 1944 года, точнее воскресенье 5 ноября. А мне всегда в воскресенье везло, да и родился я в воскресенье, и сегодня в воскресенье мне повезло – очутился в такой симпатичной теплой компании. «Воскресные» люди играют в моей жизни важную роль, даже не подозревая об этом.
– Я не умею играть «важных ролей», я умею играть только на гитаре – сказала Таня.
Совсем недавно Танечка начала работать в библиотеке Русского дома в Сент-Женевьев-де-Буа и её сразу же все полюбили за внимательность, душевность, чуткость, за радость, которую несла Таня своими песнями и чтениями вслух Толстого в библиотеке.
Она возила своих подопечных в церковь и сама пела в церковном хоре, она не забывала отмечать все дни рождения, и каждого ждал маленький сюрприз. Даже внешность её была «ангельской», её так и называли: «ангел-хранитель».
Александр Михайлович с улыбкой посмотрел на нашего «ангела-хранителя»:
– Давай, Танюша, споём… без репетиции «Удалые, молодые, не немецкие, песни русские, лихие, удалецкие!»
– А, может быть, потом… Расскажите, что было дальше…
– А дальше… дальше «приближали день Победы, как могли». Нападали на фашистов, освобождали заключённых, обеспечивали их одеждой и оружием, сколачивали небольшие отряды партизан. Весной 1945 года уже чувствовалось начало конца… Грохот не прекращался. Восток-Запад шли навстречу друг другу, зажимая фашистов всё больше и больше… Вдруг я увидел французский флаг. Французы! Почти земляки, и я ринулся к ним: может быть, кто-нибудь слышал о Ренэ, о Мишеле… Меня проводили к молодому лейтенанту. Он пытливо стал всматриваться в меня, потом спросил, был ли я во Франш-Конте. Оказывается, он тоже находился в группе, которую я обучал пользоваться огнестрельным оружием. Значит, он должен знать капитана Анри… Оказалось, что Анри уже был не капитаном, а полковником. И он не Анри, а стал Фабиеном, и уже почти на подходе к Германии погиб. Горько. Такой человек, такой командир… Помолчав немного, лейтенант мне предложил неожиданно: «Ты достаточно натерпелся: тюрьмы, пытки, концлагеря, побеги, издевательства… Война скоро кончится… Я могу тебе устроить место в самолёте на Париж. Твоё решение?»
Заманчивое предложение… Париж… Ренэ… Закончил бы медицинский институт… Семья… сын. Да, сын обязательно, чтобы воспитать его по собственному умению и разумению, чтобы стал таким, как Мишель, как капитан Анри…
Я невольно глянул в сторону стоявших невдалеке моих русских ребят. Как много связывало меня с ними, они стали для меня родными. А если с ними что случится? Сумеют ли они добраться до своих?
«Поступай, как душа повелит», – такими были слова приунывших друзей.
Конечно, я остался с ними. А в Париж прилетел только через 49 лет…
Вот так каждый из нас есть живописец своей собственной жизни. Только краски мы выбираем по-своему настроению и характеру…
Александр Михайлович взглянул на старинные часы, стоящие на камине… Время пролетело незаметно… Поздно… Начался тихий и ласковый дождь.
– Я забегу в библиотеку с моим сыном Виктором, – сказал на прощание Агафонов и скрылся под осторожными каплями парижского дождя…
Как и обещал Александр Михайлович, он вскоре появился в нашейбиблиотеке вместе со своим сыном Виктором. Было кем гордиться: такой же высокий богатырь с запоминающимся голосом и крепким рукопожатием. Он с таким обожанием и уважением относился к отцу, что это чувствовалось в каждом его слове и жесте. Я уже знала, что Александру Михайловичу не удалось окончить медицинский институт, хотя по иронии судьбы ему часто приходилось работать медиком и спасать жизнь многим заключенным. Можно было сказать, что его мечты полностью воплотились в сыне. Виктор окончил Ленинградский медицинский институт, потом аспирантуру, долгое время работал в Африке, а в настоящее время был доцентом кафедры онкологии Московского медицинского университета. Они стояли передо мной два красавца – отец и сын, и я процитировала им французское выражение: «шарм в квадрате», они засмеялись:
– А может быть и в кубе, – добавил задорно Александр Михайлович.
Каково же было моё удивление, когда я узнала, что Агафонов усыновил Виктора в возрасте 14 лет! Трудно было поверить, что Виктор – его приёмный сын, так они похожи. Между ними была какая-то внутренняя связь, позволявшая понимать друг друга с полуслова…
Меня очень привлекли в Викторе его организованность, чёткость, деликатность, умение интересно отвечать на вопросы. Мы с ним подружились и порой часами «висим на телефоне», хотя, казалось, оба говорим только о самом главном.
Из разговоров с Виктором постепенно складывалась грустная мозаика жизни его отца…
После долгожданной победы Алекс решил вернуться домой в Югославию через советскую оккупационную зону и там проститься со своими верными русскими друзьями. Американский грузовик быстро домчал их до Эльбы. Ребята были в восторге, наконец-то у своих! Но свои встретили Агафонова с недоверием. Опять вопросы-допросы. Следователь никак не хотел понять, что перед ним герой Сопротивления и югославский подданный. Он утомлял Агафонова своим подозрением:
– Ну кого ты хочешь одурачить и убедить, что сам,