— Я следил за вами, — тихо сказал он. — Я подслушал ваш разговор и понял, что должен сделать.

Над источником поднялся голубоватый свет и стал распространяться по всему оазису, а затем и по окрестным пескам. Он разделился на маленькие желобки, а затем превратился в целую сеть тонких борозд, постепенно исчезавших в пустыне.

Адаз рухнул в ручей. Коум и Эзра приблизились к нему, и светловолосый фениксиец обнял его.

— Только не ты… только не ты…

— Моя мечта… осуществляется, — прошептал мальчик. Единорог мягко коснулся носом головы Адаза. Веки умирающего медленно закрылись. На его лице сияла безмятежная улыбка.

— Он… он умер, — сказал Коум сквозь слезы. Эзра посмотрел ему в глаза и в нерешительности покачал головой.

— Смотри, — прошептал он, взглянув на Адаза. — Смотри, это свершается судьба ликорнийца.

Тело мальчика начало рассыпаться, превращаясь в светлую пыль, которая бесшумно опустилась на землю. Очень скоро в руках Коума осталось лишь смятое платье.

Поднялся горячий ветер и развеял по окрестным дюнам частицы, когда-то бывшие Адазом.

Квартал Клюва располагался на севере королевства мертвых. Здесь, возле скелетов Грифонов и Пегасов, устроились самые первые харонцы. Клювы Хранителей Истоков, вбитые в черную землю, были обращены к небу, возвышаясь, словно корпуса огромных кораблей. Вначале они играли роль случайных укрытий, а когда в королевство стали прибывать всё новые и новые подданные, то клювы послужили фундаментом будущего квартала. Постепенно местность заполнилась высокими домами, располагавшимися вокруг драгоценных мощей концентрическими кругами; три века спустя эти дома образовали границу самого старого квартала Харонии.

Через регулярные промежутки улицы прерывались каналами, наполненными Желчью, которая подводилась к ним через желоба, проложенные под мостовыми к черной маслянистой воде, сочившейся из трупов времен Истоков. Эти желоба выходили наружу в стенах каналов, из поросших мхом морд тяжелых каменных статуй, символизировавших каждое семейство Хранителей.

Мать Волн смотрела на лодку паромщика, разрезавшую поверхность Желчи. Одетый в заштопанный плащ харонец управлял своим судном с помощью длинного перламутрового шеста. Его размеренные движения отдавались глухим эхом сомнений, пробуждая уверенность, что она сама похожа на этот шест, ходящий туда-сюда под слоем Желчи.

Когда лодка скрылась за углом одного из домов, женщина отвернулась и снова стала глядеть на сумрачный горизонт королевства мертвых.

Она укрылась на вершине покривившегося клюва, который поддерживали высокие ониксовые колонны. Чтобы выйти на увеселительную террасу, располагавшуюся наверху этой внушающей почтение святыни, она поднялась по старой деревянной лестнице, пробивавшей себе дорогу среди толстых белых лиан, похожих на кости.

Эти лианы обвивались вокруг скелетов Истоков, разбросанных по всему королевству. Они питали Харонию, повсюду простирая свои отростки. Словно органические нервюры, кости прорастали в дома, улицы и городки. Некоторые из них взобрались вверх по клюву и обвили террасу, образовав странные узловатые скульптуры.

Мать Волн положила ладонь на одну из таких лиан, проскользнувшую между изъеденных червями досок. Он была измождена, но счастлива вкусить несколько минут отдыха. Харонцы преследовали ее, и ей пришлось пожертвовать несколькими Волнами, чтобы ускользнуть от них и укрыться здесь, на этой пустынной террасе, откуда был идеально виден путь, который ей еще предстояло проделать до королевской крепости.

Он оказался сложнее, чем она предполагала. Хотя Мать Волн и знала, что главная битва произойдет в сердце королевской крепости, она и представить себе не могла, сколько других битв ей придется выиграть, чтобы приблизиться к ней. Суровость недавних боев оставила после себя горький привкус, ощущение, что ее обнаружили раньше времени и что потерян эффект внезапности, на который она рассчитывала. Разумеется, Зименц проследил, чтобы Пилигримы не воспрепятствовали им. Он уверенно провел ее по лабиринту храма и оставил у выхода, взяв с нее обещание, что они еще увидятся. Тронутая его преданностью и отчаянным выражением на дрогнувшем фарфоровом лице, она запечатлела на его губах взволнованный поцелуй и, предоставленная самой себе, не прибавив ни слова, погрузилась в ночь.

Харонцы ушли из этого древнего города. Молчаливые улочки и покинутые дома свидетельствовали о жестокости сражений, происходивших когда-то на границе Миропотока. Разбросанные повсюду Темные Тропы изгоняли из королевства все живое. Ее обманула относительная легкость, с которой ей пока удавалось продвигаться, и она не заметила опасности.

Король ждал ее.

Возможно, он сознательно ослабил охрану, чтобы усыпить подозрения и застать ее врасплох. Уже трижды ей приходилось нарушать гармонию составлявших ее душ. Оставлять позади себя Волну, чтобы, прикрыв отступление, скрыться… В одиночку у нее не было никаких шансов победить полчища, натравленные на нее королем. Она подозревала, что он будет неотступно преследовать ее, подтачивая сопротивление, чтобы истощить ее силы и выждать благоприятный момент для рокового удара.

В погоню были брошены опасные существа, которым, как правило, удавалось напасть на ее след. Безумные харонцы, воплощавшие собой Желчь, обычно содержавшиеся в тайных застенках королевской крепости, теперь наводняли улицы города в поисках своей жертвы. Они чувствовали вибрации Волны и, словно искатели подземных родников, сновали, задрав нос, отвечая дрожью на малейшее колебание зловонного воздуха. Мать Волн столкнулась с ними и их сторожевыми псами у ворот крепости, но так и не смогла одержать над ними верх.

Она вздохнула от досады и подумала о Януэле, бившемся в ее сердце. Она воплотилась в его теле, приведя в действие магию Волны, чтобы уподобить его тело своему и заменить его собой. Как когда-то она дала ему жизнь, так теперь он, в свою очередь, позволил ей возродиться, чтобы исполнить волю народа Волн. С недавних пор она ощущала шепот его присутствия и далекое эхо Феникса. Хранитель пробуждался и вновь погружался в сон, укачиваемый голосом своего хозяина. Иногда она прислушивалась к ним, радуясь, что они понимают друг друга, как никогда. Вынужденное заточение, к которому приговорила мать, приблизило Януэля к Фениксу, разделявшему ту же участь, — они оба теперь жили в ее сердце.

Мать Волн прижала руку к груди, словно пытаясь ощутить их в своем теле, желая обратиться к ним, чтобы сказать, как ей хочется, чтобы, несмотря на сложившуюся ситуацию, они оба выжили в грядущих испытаниях.

Прикоснувшись к волосам, она убрала капризный локон, свесившийся на плечо. С момента Воплощения она заплетала косы, укладывая их на голове как корону. Она была в том же платье, в каком явилась своему сыну, но босиком.

Женщина взглянула на угрожающую тень королевской крепости и инстинктивно коснулась меча, висевшего у нее за спиной. Когда меч Сапфира засверкал в темноте, ее бирюзовые глаза потемнели.