– Хочешь тостов? – спрашиваю я. По-моему, это самое последовательное, на что я сегодня способна.

Она кивает с гораздо бо́льшим энтузиазмом, чем заслуживает разогретый хлеб. Я кладу в тостер два кусочка и нажимаю на рычаг.

– Где твой брат?

У двери кухни мелькает тень. Кажется, я слышу хлопанье крыльев. На секунду я замираю в нерешительности, и тут слышится скрип двери на лестницу.

Я успеваю схватить мальчика, когда его рука уже на ручке парадной двери.

– Далеко собрался? – Я говорю тем же тоном, каким говорила моя мама. Сразу становится ясно, что нужного результата этот тон не даст.

– На улицу, – говорит он.

– Никуда ты не пойдешь. По крайней мере, сегодня. Особенно сегодня. – У меня нет времени на споры. Мне надо быть в ресторане к началу смены через час, а бак с бензином у меня почти пуст. – Тебе надо сделать уроки.

Мальчик шипит, как змея, и, топая, начинает спускаться по лестнице.

Если он выйдет в ночь, он пропадет. Станет одним из ночных дьяволов, разжигающих костры и бьющих окна. Я не могу этого допустить.

– Вернись сейчас же. – Я бегу за ним и хватаю за руку.

– Отвали. – Он вырывает руку и толкает меня.

Я неудачно ступаю на край ступеньки, теряю равновесие, мною овладевает неизбежное тяготение. Я падаю. Такой беспомощности я не переживала с детства. Я падаю и ударяюсь коленом, бедром и плечом как раз перед дверью Тигис, дверью, которая в прежние времена, должно быть, вела в гостиную или салон. Я не ушиблась. По крайней мере, мне так кажется.

Мальчик, топая, подходит и становится надо мной. На лице нет никакого выражения. Он дергает дверь подъ-езда и выходит на улицу.

Это мой мальчик. Мозг подростка еще не вполне сформировался. Он совершил ошибку, неправильно рассудил. Или что-то отключилось и пересеклось?

– Вот таким человеком ты станешь? – Эти слова, адресованные моим дядям и кузенам, из уст мамы я слышала раз сто. Она так и не нашла лучшей формулировки для этой мысли. Ей никогда не удавалось пристыдить их или заставить вести себя иначе. Я чувствую, что звоню в тот же колокол и с тем же результатом.

Мальчик спускается по лестнице перед подъездом, я слышу его шаги. Я встаю не сразу. Смотрю через окно в двери на темно-фиолетовое небо. Пахнет горящим пластиком, но при этом я различаю и запах снега. Вскоре придется отыскать коробку с варежками. Она где-то на чердаке, где нож, пауки и какашки в банке. Придется бить задними крыльями, чтобы забраться в самые темные уголки чердака, потому что приближаются холода.

Что же мне теперь делать? Если одно колесо отвалилось, валится вся телега. Кто же позаботится о девочке сегодня вечером? С мальчиком беда. Он беспокойный. Мальчик – надо бы найти для него более подходящее место, человека, который бы знал, что делать. Но может быть, есть также шанс спасти и девочку. Сомневаюсь, что меня на это хватит. Сомневаюсь. Сомневаюсь – но мне не надо бросать одного ребенка под автобус, чтобы спасти другого. Надо спасти обоих или никого. Таково правило материнства, не так ли? Это единственное оправданное решение.

Клянусь, что слышу биение или трепет крыльев за дверью подъезда.

Он заглядывает в приоткрывшуюся дверь, затем заходит в подъезд. Протягивает руку, чтобы помочь мне.

– Извини, ладно?

– Ладно, – отвечаю я и принимаю его руку. Она так же холодна, как эта ночь.

– Я… – лицо у него красное, будто он в лихорадке.

– Я сказала «ладно». – Все далеко не ладно, но это слово на моем языке означает для меня нечто специфическое. – Ты сможешь уложить сестру? Мне сегодня надо раздобыть бензин.

Мальчик смотрит на меня так долго, как не смотрел уже некоторое время. Думаю, он разочарован тем, что сурового наказания не последовало. Он только что совершил худшее в своей жизни. А с меня сняли завесу, и стало ясно, что я мошенница и трусиха. Я бессильна сохранить что-либо в неприкосновенности. Я не могу помешать ему ломать вещи. Не могу помешать ему ломать, не могу помешать…

Я выхожу в ночь, жестянку для бензина и пластиковую трубку я держу в подъезде. Пылают костры. Все гораздо серьезней, чем выглядит, если смотреть в окно. Языки пламени от вещей выселяемых, как кажется, достигают небес. Они выше второго этажа, где прежде этими вещами было обставлено чье-то жилище.

Дьяволы таятся на ступенях перед подъездами или ныряют в переулок. В руках у них бутылки из-под спиртного с промасленными тряпками. При свете дня это дети, но сегодня вечером – нечто совершенно иное.

Уже слишком поздно, чтобы прокрасться в задний сад соседа и перекачать бензин из его старого трейлера на сдувшихся шинах. Никогда я не успеваю набрать вовремя. Никаких шансов. Как бы то ни было, сейчас для этого слишком светло из-за костров. Слишком поздно, чтобы пытаться претворить в жизнь этот непропеченный, неудачный план. Претворять в жизнь слишком поздно. Слишком поздно…

Я опускаю трубку в бензобак своей машины, и она натыкается на какое-то препятствие. С трейлером в заднем дворе получалось отлично. Наверно, моя старая колымага не настолько стара и не настолько разбита. Я облокачиваюсь о капот и смотрю на горящую кучу добра у соседнего дома. У меня нет ни сил, ни идей, чтобы что-то делать дальше. У меня нет сил. У меня нет…

Из языков пламени появляется темная фигура. От взмахов черных крыльев дым образует завихрения.

– Не следовало бы вам выходить в такую ночь, как эта, – говорит полковник Карпентер, – дьяволы унесут. – Он опирается на трость.

– Наверно, – говорю я и пожимаю плечами. Он, вероятно, считает меня грубой. Почти не сомневаюсь, что он знает, что я ворую бензин из его трейлера, так что считать меня грубой – наименьшее из того, что я заслуживаю.

– Ваш мальчик…

– Что такое?

– Бегает по улицам. Шумит всевозможными способами. – Я не вижу глаз старика, они в тени полей шляпы. – Собираюсь обратиться в полицию.

– Он дома. – Я смотрю на слуховое окно чердака. Большей частью оно темное, но я почти уверена, что вижу контуры крыльев ангела Ариэль и блеск в ее глазах. Она следит за мной.

– Вчера вечером, – говорит полковник. На мгновение запах дезодоранта «Олд-Спайс» преодолевает вонь горящей пластмассы. – Бесчинствует. Бегает с мальчишками, а потом домой, – полковник указывает пальцем на балкон моей гостиной.

Мы почти не выходим на балкон, потому что перила ненадежны.

– Гремят этой чертовой рэп-музыкой, бросают пустыми бутылками в проезжающие машины. И ваш с ними, лоботрясами.

Конечно, такое случалось. Конечно, случалось. С какой стати мне думать иначе?

– Я поговорю с ним об этом, – говорю я. – Больше это не повторится.

Повторится. Я не могу помешать развитию событий. Я не могу остановить их. Не могу…