Понятно, что в Москве мы к этой гонке готовились особенно тщательно.

Сам я к тому времени уже не просто имел международный опыт, а был вице-президентом международной федерации и всецело отвечал за организационную сторону процесса. С точки зрения проведения соревнований трасса в Крылатском вызывала у всех большую тревогу. Связано это было прежде всего с тем, что водителей, которых можно было бы без опасений посадить за руль машин сопровождения, у нас имелось раз, два и обчелся.

В одном месте трассы был изгиб, который мог запросто сломать любую машину — его и велосипедисты-то проходили с трудом. Как-то к нам в Крылатское приехал с инспекцией Евгений Тяжельников, который был заведующим отделом пропаганды в ЦК КПСС. И наш тренер Гайнан Сайдхужин, который, как и Тяжельников, был родом из Челябинска, вызвался высокого чиновника прокатить.

Тяжельников приехал на «Чайке» с водителем, Гайнан сел в машину, и они поехали по трассе. После первого же круга водитель вылез из машины, бледный, руками машет:

— Я больше туда не поеду.

Мы долго ломали головы, что делать с машинами сопровождения. Стали готовить водителей из числа своих же механиков. И все равно это был ужас: каскад из спусков и подъемов, гонка несется, на «техничках» велосипеды висят. А если вдруг завал? Не успеешь оглянуться, как на кого-то наедешь.

Не успели мы разобраться с трассой, возникла другая проблема, связанная с режимностью олимпийских объектов. Безопасность Игр была возведена в максимальную степень, вплоть до того, что весь сомнительный контингент на время Олимпиады вывезли из Москвы за пределы сто первого километра. На каждом из объектов круглосуточно дежурили представители внутренних войск, милиции, сотрудников оргкомитета. За день до гонки я приехал на трассу, где было решено в тестовом режиме провести тренировку для всех команд, и остолбенел: вдоль всего кольца трассы с обеих ее сторон локоть в локоть стояли солдаты, образовывая сплошной коридор.

Меня аж залихорадило, когда представил, какой может быть реакция иностранцев. Побежал к старшему, он отвечает:

— У нас приказ.

Я начал объяснять:

— Вы должны понять, что такое гонка. Здесь спортсмену бачок с водой подать надо, там — колесо поменять, плюс болельщики, телевидение. Вы отдаете себе отчет в том, какую картинку телевидение на весь мир покажет? Весь мир на уши встанет — посмотрите, как коммунистическая Москва проводит Олимпийские игры!

В общем, решили и эту проблему тоже. Правда решалась она на уровне Филиппа Денисовича Бобкова, который впоследствии стал первым заместителем Юрия Владимировича Андропова. Удивительный и замечательный человек — я с ним контактирую по сей день: просто кладезь всевозможных идей и интересных мыслей. Прошел всю войну, дослужился до генерала армии, невероятной доступности и легкости в общении, несмотря на занимаемый пост. С одной стороны, он мог быть очень прямолинеен. Его впоследствии очень сильно пытались дискредитировать, много и довольно безжалостно критиковали в связи с отношением к литературной деятельности Солженицына, которой было принято восхищаться — имелась такая тенденция в обществе. Бобков по этому поводу сказал тогда прямо: «А кто такой — Солженицын, если мы говорим о мировой литературе? И где его место — в этой литературе?».

С другой стороны, несмотря на все разговоры о том, что КГБ — организация исключительно карательная, с Филиппом Денисовичем дружили такие люди, как Майя Плисецкая, Родион Щедрин, Иосиф Кобзон, наш известнейший хирург-кардиолог Лео Бокерия, причем эта дружба продолжалась и после того, как Бобков вышел на пенсию. А это, согласитесь, достаточно сильно характеризует человека.

Вот Бобкову я тогда и сказал:

— Вы же сами знаете, что такое спорт, что такое велосипедная гонка. Будет грандиозный скандал.

Филипп Денисович тогда понял меня с полуслова. Охрану, разумеется, вдоль трассы оставили, но сделали все так, чтобы меры безопасности не бросались в глаза и главное — не мешали людям работать. Понятно, чего все боялись: мало того, что Игры бойкотируют американцы и целый ряд других капиталистических стран, не дай Бог, что-то произойдет подобно мюнхенскому теракту.

Потом мы с Бобковым даже смеялись: хорошо, мол, что тех солдатиков вдоль трассы без оружия в первый день поставили.

* * *

Сама по себе Олимпиада нужна была нашей стране, как воздух. Не беру в расчет политическую сторону дела, хотя большой спорт всегда был сильно политизирован: как только в нем образуется «флаговое» участие, оно всегда придает мероприятию политическую окраску. Понятно, что Олимпийские игры — всего лишь сегмент мирового спорта, но этот сегмент сильно выпячен. По политическим мотивам в том числе. Поэтому так велик соблазн использовать Олимпиады, как инструмент политической борьбы. Так было в 1980-м, когда решение бойкотировать Игры в Москве приняли американцы, затем история повторилась в 1984-м уже с другой стороны, нечто похожее начало происходить по отношению к России и тридцать лет спустя — после Игр в Сочи. Надо понимать простую вещь: никого не интересует «слабый» соперник. Чем чаще мы стали получать право провести у себя те или иные соревнования, чем лучше их проводили и чем чаще побеждали, тем сильнее раздражали всех вокруг. Так происходит не только в спорте, но и в любой другой сфере человеческой жизни. Поэтому, как только в мире сложилась политическая установка об изоляции нашей страны, сразу возник вопрос: почему бы и в спорте не дернуть за соответствующие ниточки?

Ну а в 1980-м одна из глобальных задач нашего государства заключалась как раз в том, чтобы показать миру: Москва — это красивейший цивилизованный город, а не дремучая тайга с медведями, где одни убогие живут. Еще более важную роль та Олимпиада сыграла для людей. Это прежде всего была колоссальная радость — увидеть столь грандиозный спортивный праздник в своей стране. Не случайно на церемонии закрытия даже у прожженных циников стоял ком в горле, когда в небо улетал олимпийский мишка. И вот этот дух всеобщего единства, сознание, что мы способны удивлять мир не только тем, что летаем в космос, вызвали у людей потрясающие чувства.

Все строилось очень быстро. Мы долго обсуждали, где будет расположен велосипедный трек, изучали различные площадки. По нынешним временам в международных правилах, где изложены технические требования к олимпийским сооружениям, сказано, что трек должен быть 250 метров. На стадионе Юных пионеров 400-метровый трек — совсем старенький, сделанный из железобетонных конструкций. Но тогдашние требования международной федерации предписывали иметь размер 333,3 метра.

Понятно, что первой мыслью у всех было построить новый трек на месте старого. Для этого требовалось бы увеличить площадь застройки всего на сто метров, но нам не разрешили. Как мы тогда бились… Упирали на то, что после Игр такое сооружение можно использовать в самых разных целях, что само расположение объекта таково, что загрузка ему будет обеспечена. Алексей Андреевич Куприянов, которого я уже вспоминал, на тот момент работал в должности одного из нескольких главных специалистов в Оргкомитете Олимпиады — тогда было принято решение привлечь к подготовке Игр всех «стариков», способных оказать консультативную помощь. Он сам ходил по инстанциям, пытался убеждать, но московские власти уперлись: стадион Юных пионеров — это памятник архитектуры.