Справа высилась полуразрушенная церковь, на которойпоскрипывала облупившаяся вывеска «Склад МТС», слева виднелся длинныйодноэтажный магазин. Здание давно просило ремонта, на его стенах лохмотьямивисела облупившаяся краска. У порога торгового заведения, несмотря на холод,валялся мужик в ватнике и валенках, возле него сидела довольно большая рыжаясобака. Когда я приблизилась к ступенькам, псина горестно вздохнула и на всякийслучай осторожно зарычала.

– Не волнуйся, – успокоила я ее, – мне твой хозяин безвсякой надобности. Ты бы лучше вместо того, чтобы тут сидеть и злобиться,сгоняла домой да кликнула хозяйку. А то погибнет мужик, мороз ведь.

Собака вскочила и опрометью кинулась по тропинке вниз, туда,где чуть поодаль виднелись покосившиеся избы. Совершенно не удивившись тому,что на пути встретилась дворняга, понимающая человеческую речь, я вошла в сельпо.

Сразу стало понятно, что перемены добрались и до Калинова.Магазинчик ломился от продуктов и товаров. В 70-е годы тут скорей всего бы наполках валялись консервы «Частик в томате» и «Голубцы мясорастительные», кускихозяйственного мыла, ведра да грабли. Сейчас же здесь переливались бутылки,банки, блестели сигаретные пачки и шоколадки, высились головки сыра и розовыебатоны колбасы. А за прилавком ласково улыбалось «лицо кавказскойнациональности».

– Что берем? – зачастил продавец. – Все есть! Ананас хочешь?Банан свежий, апельсин хороший, киви. Мангу купи, отличная манга!

Чтобы не разочаровывать торгаша, я согласилась на манго испросила:

– Дом Натальи Филимоновой где?

Продавец развел руками:

– Прости, никого не знаю. Утром приехал, вечером запермагазин и уехал. Тут не живу, я москвич.

Оглядев черноглазого, чернобрового, золотозубого «москвича»,одетого не по погоде в тоненькую летнюю куртенку, я вышла из «универмага» инаткнулась на бабу в красном пуховике, пинавшую пьяницу ногой, обутой в дешевыйсапог из кожзаменителя. Увидав меня, она прервала свое занятие и со вздохомпояснила:

– Надоел ирод, пусть бы замерзал себе спокойно.

– Зачем же вы пришли сюда?

– Так собака прибегла, – пояснила тетка, – лает, заливается,любит гада. И мне жалко.

Потом, помолчав, уточнила:

– Ладу жалко, собаку, а не этого ханурика. И ведь не доведуего до дома.

Ничего не сказав, я дошла до «Пежо» и села на водительскоеместо. Поеду по дороге в деревню, авось найду кого-нибудь, кто знал НатальюФилимонову. В зеркальце мне было хорошо видно, как несчастная тетка пытаетсясправиться с алкоголиком. В конце концов ей удалось поставить его на ноги.Мужик сделал шаг и вновь кулем рухнул в снег. Баба заплакала и присела возлемуженька. Неожиданно мне стало жаль ее.

Мой третий супруг, Генка, был запойным алкоголиком, и именнопо этой причине мы прожили с ним совсем мало. Я быстро поняла, что не способнакаждый вечер с бьющимся от волнения сердцем поджидать любимого, гадая, в какомсостоянии он явится домой. Еще мне категорически не нравилось, что Геннадийвалился спать прямо на ковре, не сняв ни пальто, ни ботинок, и уж совсем непришлось по вкусу, когда он заявил:

– Да, пью, но почему? Это ты виновата! Дома меня не уважают,унижают, постоянно спорят, вот и заливаю горе. Если бы у меня была любящаяжена, я бы не срывался!

Как все жены алкоголиков, я прошла несколько стадий. Отприподнято-эйфорической, когда считала, что с пьянством можно и нужно бороться,до тоскливо-безнадежной, когда поняла: Генку переделать нельзя. По счастью,этот путь занял у меня не полжизни, а всего лишь год, и через двенадцатьмесяцев я сложила чемодан и вернула супруга его маме. Поэтому очень хорошопонимала бедную тетку.

Вздохнув, я высунулась в окно:

– Далеко живете?

– На другом конце, – сообщила тетка, – у клуба.

– Давайте подвезу.

– Господи, – запричитала баба, – дай вам бог здоровья,радости и денег побольше.

Я вышла наружу и взяла мужика за ноги, тетка схватила его заруки. Кое-как мы дотянули пьяницу до «Пежо» и положили возле колес.

– В салон его нельзя класть, – сказала баба, – грязный оченьи сблевать запросто может.

– Давай в багажник, – предложила я.

– Точно, – обрадовалась жена.

Еле-еле подняв каменно-тяжелое тело, мы впихнули его вбагажник, предназначенный для перевозки грузов. Собака, настороженно поднявуши, следила за нашими действиями. Наконец погрузка завершилась. Я отодвинулапереднее сиденье и велела псине:

– Давай!

Дворняга мигом вскочила в салон и уселась на кожаные подушкис таким видом, словно всю жизнь раскатывала в новеньких иномарках.

Тетка устроилась рядом со мной и со вздохом сообщила:

– Дети у меня получились хуже некуда, все в папеньку. Пить,гулять и веселиться, тут они мастера! А чтобы учиться или работать, это фиг.

Я, ничего не сказав, поехала вперед. Интересно, на что онарассчитывала, беременея от алкоголика? На то, что у нее получится Эйнштейн илиМайя Плисецкая? Странно, однако, что завести ребенка может любой человек,насколько я знаю, воспроизводить себе подобных разрешено в нашей стране дажепсихически неполноценным людям. Хотя, если вдуматься, это очень глупо. Для тогочто­бы рулить по городу на авто, следует получить права, а для того чтобы статьродителями, не надо проходить никаких проверок.

Может, поэтому в нашей стране так много брошенных младенцев.Нет, следовало обставить дело по-другому. Хочешь плодиться, замечательно, носначала сдай экзамен на получение материнских или отцовских прав. Желаешьзавести второго отпрыска, представь справку о доходах, позволяющих прокормить,одеть и выучить еще одного ребенка. А как же права человека, мигом закричит хорнедовольных голосов. А как же права ребенка, мигом отвечу я.

Когда мы еще жили в Медведкове, в нашем дворе обиталамногодетная семья. Восемь голодных, оборванных ребятишек, вечно замороченнаямама с сумками и отец, никогда не бывавший дома. Все свое время мужик тратил наработу, чтобы хоть кое-как накормить ораву чадушек. У бедных детишек не былоигрушек, книжек и сладостей. А теперь скажите, не лучше ли в такой ситуацииостановиться на одном сыне или дочери?

– А собака эта, – продолжала как ни в чем не бывало баба, –умнее моих придурков, а уж характером и не сравнить. Дети – гады, а Ладаласковая, меня жалеет.