Я опять промолчала. То, что собаки лучше людей, я поняладавно.

– Стой, – велела тетка.

Я послушно притормозила возле покосившейся избенки. Потом мывыкатили мужика из багажника и бросили в сенях.

– Проходи, не стесняйся, – сказала тетка, – чайку попей,варенье есть, свое, некупленное, проходи в залу.

Я вошла в большую комнату. Из каждого угла тут кричаланищета. Из мебели были стол, четыре стула, буфет и диван. Все старое, потертое,обветшавшее, палас на полу протерся до дыр, а на окнах висели застиранныезанавески, больше похожие на серые половые тряпки.

– Все пропил, ирод, – пояснила хозяйка, втаскивая огромныйэмалированный чайник.

Грохнув его на круглую железную подставку, она сказала:

– Зина я, а тебя как звать?

– Даша.

– Ну и познакомились, – повеселела тетка, – вишь, пусто уменя. Утянул Петька из дома все, телик имелся, радио, ложки серебряные от мамы,ничегошеньки не осталось, все на водку сменял, сволочь. А ты к нам зачем? Вродене знаю тебя, если дачу на лето ищешь, то лучше тут и не приценивайся, местогнилое, комарья полно, да и со стороны Капотни ветер иногда такой запах гонит!

– Вы не знаете, где дом Натальи Филимоновой?

– А-а-а, – протянула женщина, – значит, вас Надеждаприслала, дом посмотреть, правильно?

– Точно, – на всякий случай кивнула я.

– Чего же сразу не сказали: «Зина, веди дом показывать», илиНадя не сообщила, у кого ключи? – хитро прищурилась тетка.

– Так я же не знала, что вы Зинаида, мы ведь только сейчаспознакомились!

– Точно, – рассмеялась она, – вот какая я подозрительная, вымне дело хорошее сделали, а я бог знает чего всегда думаю! Ну, пошли, тут одиншаг.

Мы вышли в прихожую, перешагнули через храпящего мужика,миновали крохотный садик, и я увидела огромный трехэтажный дом из красногокирпича.

Зина вытащила из кармана связку ключей, потыкала в замочнуюскважину, распахнула калитку и перекрестилась.

– Царствие небесное Наталье Сергеевне, благодетельнице моей.

– Ты ее знала?

– А как же! Сколько лет тут углы мыла, каждую трещинку вполу выучила, а уж когда она умирать собралась, то всех вон повыгоняла:повариху, горничную, секретаршу, только меня оставила.

– От чего она скончалась?

Зина снова перекрестилась.

– Слово забыла, болячка у нее была, в легких, красиво такназывается эле… эми, не, не помню.

– Эмфизема?

– Вот! Точно, ты, часом, не доктор?

– Нет, – ответила я, – но моя лучшая подруга хирургомслужит, от нее слышала.

– Страшная штука, доложу тебе, – вздыхала Зина, не слишкомловко открывая замок, – то вроде здоровая, веселая, улыбается. Потом, бац,начинает хрипеть, задыхается. Ну, а последние два месяца совсем не вставала,судно я из-под нее таскала. Но обиды на Наталью Сергеевну у меня никакой, онамне денег много оставила, только я их не трачу, в сбербанк снесла. Ой, –прикусила она язык, – ты уж сделай милость, про средства иродам не рассказывай,мигом вытребуют и пропьют. А я их на старость берегу, чтобы не побираться напенсии. Спасибо Филимоновой, с голоду не помру. И Алеша с Надей люди приличные.Приехали сюда, вызвали меня и так тихонечко говорят:

«Вы, Зинаида Ивановна, не волнуйтесь, все денежки сполнаполучите, мы волю покойной уважаем и ничего оспаривать не станем».

Хорошие ребята, честные. Вот ведь как плохо вышло. Они вседумали дом перестроить да въехать, только недосуг заняться было. Потом Алексейпомер, а Надя примчалась вся черная и говорит:

«Вот, Зинаида Ивановна, продаю жилплощадь. Держите ключи,если кто приедет и имя мое назовет, смело показывайте, значит, покупателиинтересуются».

Мы вошли в холл. Зина зажгла люстру. В доме было прибрано,но легкий слой пыли, лежащий на мебели, и особый, спертый воздух мигом давалипонять: помещение нежилое, людей тут давно нет.

– Мебель от Натальи осталась? – поинтересовалась я,разглядывая великолепного качества дубовые стулья.

– Ага, – подтвердила моя провожатая, – все на местах стоит,а в спальне даже одежда ейная висит. Надя с Алешей не сказали, чего делать, а ясама не решилась раздать, – тарахтела Зиночка, – хотя у нас бы многиепольстились. Тут всякого добра навалом: три шубы, пальто, ботинки. Ну-ка глянь!

К этому моменту мы как раз добрались до спальни хозяйки,расположенной на втором этаже. Резким движением Зина потянула дверь шкафа-купе,и перед моими глазами предстало нутро гардероба, туго набитое вешалками содеждой. Я пошевелила плечики. Да уж, похоже, покойная обожала шмотки. Чего туттолько не было! Брюки, юбки, пуловеры… На глаза попался остромодный примернодва года назад пуловер из лохматой голубой пряжи. И носы у туфель оказалисьтупыми, но не длинными, а короткими. Это была одежда молодой, слегка кокетливойдамы, старательно следившей за переменчивой модой. Сейчас, правда, они казалисьслегка устаревшими, но качества не потеряли. Отличные вещи, купленные не нарынке, не в переходе станции метро, а в магазине, расположенном в центреМосквы.

– Сколько же было Наталье Сергеевне? – невольно вырвалось уменя.

– Пятьдесят должна была в декабре 98-го отмечать, – пояснилаЗина, – все убивалась, что старой становится. Да, видать, не судьба ей была встарухах жить, в ноябре и отошла, не дожила чуток.

– Давно она тут поселилась? – спросила я, присаживаясь вкресло.

Зина покусала губы.

– Ну, году этак в 89—90-м приехала.

– Откуда?

– Кто ж знает, – пожала плечами баба. – На этом местепустырь был, вся деревня сюда мусор волокла, и я жила прямо окнами на помойку.Чего ни делала, как ни просила, все равно возьмут и вывалят под носом грязь. Нуразве ж это люди? Гниды!

Поэтому, когда в один прекрасный день по пустырю заползалигрузовики, а не умеющие говорить по-русски рабочие, одетые на диво всемупоселку в белоснежные комбинезоны, начали споро выкладывать кирпичные стены,Зина возликовала. Ее соседки страшно злились, костеря на все лады неизвестныхлюдей, решивших затеять строительство. Но Зинаиде было радостно. Когда черезпару месяцев здание поднялось во всей красе, стало понятно, что онозагораживает вид из окон Зины.