А потом (это было шестнадцатого мая, через неделю после моего дня рождения) толстяк со мной заговорил. В тот вечер было довольно скучно. Джонни и его приятель некоторое время посидели за столиком, прежде чем толстяк подошел ко мне. Я потанцевала с ним, потому что думала, что после этого он пригласит меня за их столик. Но нет! Приятель Джонни стал чересчур назойливым, и я с трудом вывернулась из его объятий. Он рассердился и обругал меня.

Расстроившись, я ушла. А уже на улице, на парковке, услышала, как Джонни меня зовет. Он извинился за поведение своего друга. Попросил не сердиться на него. Мол, его друг слишком горяч и, к сожалению, не пользуется успехом у девушек. Некоторое время мы постояли на улице, поговорили. Я не верила своим ушам. Джонни спросил, не хочу ли я вернуться в кабак вместе с ним. Мол, еще слишком рано идти домой. Он позаботится, чтобы его друг мне больше не докучал.

Вот так у нас с Джонни все и началось. Это казалось мне похожим на чудо. Я подозревала, что он приезжает в Буххольц только за тем, чтобы найти себе девушку на вечер. Но со мной он вел себя совершенно иначе. Когда мы вернулись в пивную, толстяк уже ушел. Почти полчаса мы, болтая, просидели за столиком вдвоем. Потом Джонни спросил меня, не хочу ли я с ним потанцевать.

Больше в тот вечер ничего не произошло. Толстяк так и не появился. Кода мне пора было уходить, Джонни вышел со мной на улицу. Хотел даже проводить меня до дома. Но, к сожалению, это было исключено: если бы моя мать увидела нас вместе, она больше никогда не выпустила бы меня за порог. Мы с Джонни попрощались на парковке. Протянув мне руку, он спросил:

– Я тебя еще увижу?

Я ответила:

– Возможно, в следующую субботу я снова буду здесь.

Он улыбнулся.

– Я тоже. И, наверное, будет лучше, если я приду один. Значит, увидимся через неделю.

Он действительно пришел один. И вел себя очень сдержанно. Прошло три недели, прежде чем Джонни впервые меня поцеловал. Он был мил и нежен, и, что бы он там ни говорил, толк он в этом знал. Когда я рассказала ему о своей матери, Джонни не стал смеяться.

– Каждый думает, что правда на его стороне, – только и сказал он.

Конечно же, я спросила, как его зовут на самом деле. Он ответил: Хорсти. Мне это имя показалось дурацким, и я продолжала называть его Джонни. Он сказал, что терпеть не может девушек, с которыми можно в первый же вечер лечь в постель, что они хороши только для развлечения. Уверял меня, что никогда еще не встречал такой девушки, как я, что он меня любит. Все было идеально. Джонни даже ревновал меня немного. Несколько раз он не смог приехать в Буххольц на выходные и в эти дни просил меня сидеть дома, чтобы никто «не перебежал ему дорогу».

Я мало что о нем знала: Джонни не любил рассказывать о себе. Мне было лишь известно, что он с двумя друзьями создал музыкальную группу и они репетируют в подвале. Толстяк был одним из них. Джонни говорил, что он отличный клавишник. Сам он играл на ударных, а третий участник группы – на бас-гитаре.

В августе Джонни спросил меня, не хочу ли я послушать, как они играют. Я ответила, что не хочу оказаться с толстяком в одном подвале, ведь у меня не будет возможности уйти, если он станет мне докучать. Джонни лишь посмеялся надо мной.

– Я же буду рядом. Он на тебя даже глянуть не посмеет.

В следующие выходные он привез толстяка с собой. Тот вел себя очень вежливо, и я согласилась поехать с ними. Вечер был просто шикарным. Они сыграли новую песню, она называлась «Song of Tiger». Джонни сказал, что теперь это моя песня. Что он написал ее для меня.

Через час они перестали играть. Толстяк и бас-гитарист вышли на улицу и не вернулись. Джонни дал мне выпить и включил стереоустановку. Там было несколько кассет с их записями. Мы потанцевали, выпили еще по два бокала, сели на диван. А потом все и случилось.

Не стану утверждать, что он меня изнасиловал. Все было чудесно. Я была немного пьяна и тоже хотела этого, только боялась забеременеть. Никогда прежде я не принимала противозачаточных таблеток.

Джонни сказал:

– Не волнуйся, я буду осторожен.

И я положилась на его слова. А потом у меня случилась задержка. Я чуть не умерла от страха. Джонни дал мне денег – на них я должна была купить в аптеке тест. Он сказал:

– Если тест будет положительным, мы просто возьмем и поженимся.

Тест оказался положительным. Когда я сообщила об этом Джонни… он сделал вид, будто ужасно рад, прижал меня к себе и воскликнул:

– Я стану отцом! Вот мои родители удивятся! Завтра я тебя с ними познакомлю. Придумай что-нибудь, чтобы мать выпустила тебя из дому. И скажи ей, что придешь позже, чем обычно. Встречаемся в два здесь, на парковке. Если я вдруг на полчаса опоздаю, домой не возвращайся. Жди меня.

Так я и сделала – ждала его до семи. Джонни не пришел. Больше я его никогда не видела. Я сделала все, что могла, чтобы его найти, правда, возможностей у меня было немного. Я не знала его настоящего имени, не знала, где он живет.

Единственное, что я помнила, – в тот вечер мы ехали по автобану в сторону Гамбурга. Но мы сидели сзади, и Джонни меня отвлекал. Я даже не знала, принадлежал ли этот дом его родителям или друзьям. Несколько недель я колесила по окрестностям – искала это здание. Думала, что, проезжая мимо, что-нибудь вспомню.

Каждый вечер, приходя с работы, отец оставлял автомобиль на Буензер Вег, чтобы мама ничего не заметила. Отцу я говорила, что мне нужно практиковаться, чтобы не разучиться водить машину. Он относился к этому с пониманием.

О беременности я рассказать ему не могла. А больше у меня никого не было. В какой-то момент я поняла, что искать бесполезно. Подождала еще несколько недель, надеясь, что Джонни объявится. Он знал, как меня зовут, знал мой адрес. Я не могла поверить, что человек может так поступить. Но девушки, с которыми Джонни встречался до меня, твердили в один голос:

– Ты что, действительно вообразила, что он это всерьез?

В октябре я заметила, что у меня растет живот. А мать обратила внимание на то, что меня часто тошнит. Она потребовала, чтобы я показалась врачу. И тогда я сбежала из дому – уехала автостопом. Потом я попыталась покончить с собой – бросилась под машину. При этом я потеряла ребенка. Это была девочка, врачи уже смогли это определить. Со мной не случилось ничего особенного – отделалась шрамом на лице и выкидышем.

Я вернулась домой, но моя мать больше не хотела меня видеть. Мол, я пыталась умереть и убила при этом ребенка, а это наитягчайший грех, какой только может совершить человек, – так она сказала и вышвырнула меня на улицу.

Я поехала в Кельн и нашла там работу. Через год познакомилась с Гереоном, мы поженились. Но я так и не смогла оправиться после случившегося. Ведь моя мать права: я убийца. Я лишила жизни невинного ребенка… С тех пор как на свет появился мой сын, я все представляю себе, как было бы, если бы у него была старшая сестра, которая любила бы его, заботилась бы о нем, всегда была бы рядом с ним.