Когда сегодня я увидела Джонни с той женщиной… Сначала он сидел ко мне спиной, и я подумала, что этого быть не может. Но потом он встал. Я услышала его голос. А затем женщина включила песню. Мою песню.

«Song of Tiger».

Это было… Не знаю, как это описать. Все произошло невероятно быстро. Я сделала это почти машинально.

Произнеся последнюю фразу, Кора подняла голову, посмотрела шефу в глаза и почувствовала, как облегчение теплой волной растекается по ее телу. Его лицо смягчилось. Он поверил в ее историю. Да, история была просто замечательной. А поскольку она отчасти основывалась на правде, ее трудно было опровергнуть.

Старое здание, где Маргрет Рош приютила свою племянницу в декабре пять лет тому назад, было расположено на оживленной улице. Зимой это не доставляло неудобств: достаточно было проветрить квартиру два раза в день, утром и вечером. А вот летом было просто невыносимо. Если окна были открыты, слышался шум транспорта и удушливый запах выхлопных газов. А если их закрыть, в квартире становилось очень жарко, как в инкубаторе.

В ту субботу Маргрет Рош пришла домой около девяти вечера. День и часть вечера она провела со старым другом. Маргрет никогда не называла его бой-френдом. Ахим Мик, доктор медицинских наук, у которого была собственная практика в центре города, был ее любовником на протяжении вот уже тридцати лет.

Маргрет ни разу не была замужем и после стольких лет не собиралась отказываться от личной свободы. Несмотря на то что Ахим Мик на этом настаивал. Вот уже год как он овдовел.

Маргрет никогда не давила на него, никогда не произносила слова «развод». И всего один-единственный раз попросила его об услуге, и то не для себя, а для брата и племянницы. Это произошло пять лет тому назад, в августе. Позднее Маргрет сочтет дурным знаком то, что Ахим Мик напомнил ей об этом именно сегодня. Это можно было бы назвать шантажом…

Она попрощалась с Ахимом раньше, чем собиралась, чтобы избежать размолвки. Порог своей квартиры Маргрет переступила в дурном настроении. Было душно, однако вечер уже наступил и можно было открыть окна. Движение стало менее оживленным, а на улице было на несколько градусов прохладнее, чем в квартире.

Маргрет приняла чуть теплый душ. Затем приготовила легкий ужин: к сожалению, поужинать в ресторане с Ахимом сегодня не получилось. Потом прочла несколько страниц романа, пытаясь заглушить разочарование и нехорошее предчувствие.

В половине одиннадцатого по первому каналу должны были показывать фильм, который она хотела посмотреть. Маргрет включила телевизор и увидела на экране молодого человека приятной внешности, с показным рвением говорившего о величайшем примере для всех нас – о Спасителе.

Маргрет тут же забыла о собственных проблемах, за исключением слов Ахима: «Вспомни о том, что я для тебя сделал». Да и как она могла об этом забыть? Она тогда рисковала гораздо больше, чем Ахим Мик. Женщина тут же почувствовала, как у нее в душе закипает холодная ярость, на долю секунды увидела посиневшее лицо юной племянницы, услышала мягкий голос Элсбет, бормочущий молитву. Маргрет показалось, что ей в нос ударил запах горящих свечей. Воспоминание было настолько реальным, что она даже чихнула.

Высморкавшись, Маргрет снова взяла книгу и сосредоточилась на чтении, а мужчина с добродушным лицом продолжал вещать еще несколько минут. Тому, кому довелось увидеть нечто такое, что пережила Маргрет, слушать его было невозможно. Хотя что она видела? Маргрет навещала брата раз в квартал и проводила у него всего несколько дней. Приезжать к нему регулярно она начала только после того, как Вильгельм прямо попросил ее об этом. Коре тогда было девять лет. Когда Маргрет уезжала, девочка произнесла молитву, так же страстно, как и Элсбет.

– Присматривай за Корой, Вильгельм. Ты должен что-нибудь сделать, иначе ей конец, – сказала Маргрет.

И ее брат кивал и обещал:

– Сделаю, что смогу.

Маргрет не знала, предпринимал ли он что-то и было ли это в его силах. Она вообще мало что о нем знала. Между ними было восемнадцать лет разницы – поздний, избалованный матерью ребенок и старший брат.

Когда Маргрет появилась на свет, Вильгельм уже записался добровольцем в вермахт. Затем он всего один раз пришел домой – в увольнительную, но она этого не помнила. Они тогда жили в Буххольце, маленьком городке неподалеку от Люнебургской пустоши, куда позже и вернулся Вильгельм. Весной 1944 года Маргрет и ее мать покинули родину – перебрались в Рейнланд-Пфальц, где жили их родственники. После переезда речь часто заходила о старшем брате. Однако Маргрет познакомилась с ним только тогда, когда ей было десять лет, а Вильгельм был уже сломленным жизнью человеком.

Об этом редко говорили. Из того немногого, что ей удалось собрать, Маргрет сделала вывод, что в Польше ее брат принимал участие в расстрелах гражданского населения, в том числе женщин и детей. Он делал это по приказу; если бы Вильгельм отказался, ему, наверное, тоже всадили бы пулю в затылок или повесили бы. Тяжелые воспоминания не давали ему покоя.

Их отец погиб во Франции. Вильгельм не прижился в Рейнланд-Пфальце и решил вернуться обратно в Буххольц. Возможно, он надеялся обрести там покой.

А вместо этого встретил Элсбет. Красивую девушку из Гамбурга, почти эфемерное создание с белокурыми волосами и фарфоровым личиком. Ее судьба была такой же, как у многих после войны, – Элсбет забеременела от победителя, но ребенка не родила. О том, что она избавилась от него при помощи спиц и едва при этом не умерла, Маргрет узнала только тогда, когда спасти рассудок Элсбет было уже невозможно. Однако это многое объясняло. А объяснения были важной составляющей ее жизни.

За те полтора года, что прожила у нее Кора, Маргрет часто об этом говорила. Они много ночей просидели вместе, рассуждая о вине, вере и убеждениях. О родителях, о том, что у них долгие годы не было детей. О том, как рядом с Элсбет Вильгельм постепенно из меланхолика превратился в жизнерадостного человека. О том, как она научила его смеяться, танцевать, любить. О том, как он снова начал наслаждаться жизнью. О том, как они путешествовали: неделю в Париже, три дня в Риме, «Октоберфест» в Мюнхене, парк Пратер в Вене.

Раз в год они приезжали в Рейнланд-Пфальц. Кельнский карнавал, Элсбет никогда его не пропускала. Она даже позволяла себе выпить несколько бокалов вина. И если какой-то из них оказывался лишним, впадала в меланхолию, рассказывала о любви, страданиях и чувстве вины, которое она на себя взвалила.

Когда Элсбет забеременела, ей было почти сорок, а Вильгельму пятьдесят один. Он был на седьмом небе от счастья. Он пригласил в гости мать и сестру: они должны были обязательно приехать, чтобы полюбоваться маленькой внучкой и племянницей, этим даром небес. Красивая девочка, совершенно здоровая, с густыми, темными, как у Вильгельма, волосами и отличным аппетитом. Ее рождение отняло у Элсбет много сил. Роженица лежала на больничной койке очень бледная и слабая, но была так же счастлива, как и Вильгельм.

– Ты уже видела ее, Маргрет? Пойди, медсестра тебе покажет. Все говорят, что им еще не приходилось видеть такого красивого ребенка. А какая она крепкая! Уже сама поднимает головку. Не думал, что мне доведется держать на руках своего ребенка – да еще такого чудесного. Господь простил меня и сделал мне отличный подарок. За эту малышку я многое готов отдать. Я снова буду полон сил.