Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Женя, вы поссорились? — Марина Сергеевна обеспокоенно взглянула на дочку и торопливо встала. Если не хочешь, я, конечно, не буду тебя расспрашивать. Но я все-таки твоя мать, я волнуюсь за тебя! И я должна знать, что происходит в твоей жизни. Скажи мне правду!..
— Мама, я ничего не знаю, я не понимаю, что творится, пожалуйста, не трогай меня сейчас, — вот и все, мама обиделась, она всегда так хлопает дверью, когда считает, что к ней несправедливы. Теперь придется идти мириться, а у нее просто нет сил. Волевым усилием, оторвав взгляд от темного окна, Женька откинулась нард и рухнула на постель.
Значит, Трофим вернулся из командировки и ни слова ей не сказал… Такое уже бывало, два года назад он «сюрпризом» приехал под самый Новый год, когда она уже готовилась к нудному семейному застолью и даже свыклась с этой мыслью… Но Трофим явился неожиданно и очень кстати, и они провели новогоднюю ночь в компании его коллег, точнее, полночи, а потом ходили на городскую площадь и катались с ледяной горки. Женька, правда, сильно простудилась тогда и болела до рождества, но все равно от праздника у нее осталось самое приятное впечатление! Потому что приехал Трофим.
Нет, это не очередной сюрприз. Он пришел к ее матери и забрал свои вещи. Не их, а ведь тут три чемодана их общей утвари — посуда, постельное белье, настольные лампы и прочая ерунда, но нет!! Он забрал только свое, а ее одежда, книги и тетрадки, — вот оно все, пожалуйста. Можно протянуть руку и потрогать любой из баулов, на выбор.
Женька повернула голову и задумчиво уставилась на большую черно-желтую сумку с ручкой, перевязанной оранжевым шнурком. Почему-то вдруг яркое апельсиновое пятно показалось ей неуместным на общем мрачном фоне, как резиновые туфли-лодочки при вечернем платье… Это когда они перебирались с Трофимом от его родителей в тот их самый первый дом, у них прямо посреди дороги порвалась одна из ручек у сумки, и Женька тогда пожертвовала своим шнурком — намертво перемотала ручку, до сих пор держится и не рвется! Были у нее такие симпатичные оранжевые ботинки, она купила их на первую стипендию… Как странно. Все было первым: первое самостоятельное жилье, первая «заработанная» обувка, первый год ее почти замужней жизни. Первый мужчина… А сейчас она лежит на своей детской кровати и бездумно глядит в потолок. И — но уже не в первый раз, такое уже когда-то было — ощущает потерю того, что не могло, не должно, не имело права теряться, а все-таки теряется, безвозвратно уходит от нее, и она чувствует это и ничего поделать не может.
К бабке Женька не пошла. Честно говоря, она даже не вспомнила об этом, всю ночь, лежа навытяжку на постели и ни на секунду не отводя глаз от люстры. Ее тонкие стеклянные подвески время от времени покачивались, когда Марина Сергеевна приоткрывала дверь и смотрела на дочь, и в эти секунды комната оживала, по стенам пробегали причудливые тени от тусклого фонаря, стоящего как раз под Женькиным окном. Женька могла бы сравнить эту странную игру света и тени со шкурой животного, сотрясаемого волнами дрожи, но ей было безразлично все, что не касалось люстры, бледного потолка и карниза. Все, что выступало за пределы ее поля зрения, само собой отсеивалось и исчезало, даже не коснувшись ее сознания. Хотя, наверное, Женька просто спала.
Утром она обнаружила себя лежащей в той же бессильной позе — на спине, с запрокинутой головой, руками вдоль тела и скрещенными в щиколотках ногами. И хотя любое движение показалось ей в первый момент бессмысленным, она все-таки заставила себя подняться, пойти в ванную комнату и принять горячий душ.
К тому времени, когда ее Alkatel залился трелью, Женька уже точно знала, о чем будет разговор, и ее пальцы не вцепились в телефон мертвой хваткой, и голос ни разу не задрожал и не прервался. Как будто эта долгая ночь накануне заморозила в ней все то, что могло бы болеть и плакать от тоски… Осталась только безмерная, всепоглощающая усталость, от которой хочется провалиться в сои и укрыться одеялом с головой, и спать так долго, чтобы забыть все на свете.
— Да, Трофим, я поняла… Ты считаешь, что нам нужно расстаться, я тебя хорошо слышу, да, я понимаю. Конечно, ты вправе принять решение, если ты это делаешь, наверное, это тебе нужно. Да, да, я справлюсь. Спасибо, помощь мне не требуется. И тебе тоже, спасибо.
Ну, вот, собственно, и все. Женька отключила мобильник и опустилась на кровать. Может быть, надо было настоять на встрече, и никуда бы Трофим не делся, пришел бы и стоял бы перед ней, красный и смущенный, и злился бы на нее за то, что она смотрит на него и молчит, и сам бы понимал, что поступает подло, и еще сильнее бы стремился уколоть ее, уязвить… Да зачем ей это. В чем он должен перед ней оправдываться? В том, что большой кусок их жизни в одночасье откололся от него, как маленькая льдина от большой? Но ведь для него-то плавание продолжается, это она осталась на берегу, выброшенная случайной волной, значит, это только ее беда. Зачем ей видеть виноватые глаза Трофима и любимый рот с мушкой на верхней губе, перекошенный гримасой отвращения к ней, к себе, к ее матери и ее комнате. Этот рот она хочет целовать, а не плакать, прощаясь с ним…
Закрыв глаза, Женька снова залезла под одеяло и повернулась к стенке. Когда-нибудь она справится с этой тяжестью, но не сейчас. Она найдет в себе силы выбраться из-под снежной лавины, но только не теперь, когда ей так холодно, когда все ее тело трясется то ли от озноба, то ли в лихорадке… Когда-нибудь она поселится в маленьком домике на краю леса, заведет себе огромную лохматую собаку, и каждый вечер они будут гулять. И зимой тоже. И над крышей их домика всегда-всегда будет гореть одна звезда, так же ярко, как окошко домика, в котором ей и ее собаке будет хорошо и тепло!
Потому что если у нее никогда не будет домика с собакой и звезды в небе, то зачем тогда ей все остальное?.. Беззвучно заплакав, Женька ударилась головой о стенку и изо всех сил потерлась щекой о шершавые обои. Сквозь окно в ее комнату настойчиво врывается солнце, весело резвясь зайчиками на полу, спинке стула, книжных полках… Обыкновенный летний день, один из многих погожих деньков, в которые так приятно бродить по городу и есть мороженое! Она бы сейчас купила себе «Бодрую корову», а Трофиму — его любимый рожок с тянучкой внутри, и они бы пошли в Городской парк и покормили бы семечками и орешками наглых белок!..
… Самый обыкновенный день, в который закончилась самая обыкновенная история двух самых обыкновенных людей, один из которых решил уйти, а второй не посчитал возможным удержать его… И может быть, это случается на каждом шагу, но… Но это ее жизнь сейчас разломилась надвое, это ей сейчас так больно, что кажется, уже даже и нет никакой боли, только шея напряжена и трудно дышать. Когда-нибудь Женька пожмет плечами и взглянет на происшедшее философски, то есть, забыв о том, что все это было по-настоящему. Но это случится нескоро. Когда-нибудь потом. Не сейчас.
— И, пожалуйста, Евгения Леонидовна, не делайте поспешных выводов! Конечно, у Вас диплом, университет за спиной и так далее, но кому легче от того, что Вы вот так возьмете и выпалите все в лицо? Какой смысл указывать человеку на тот недостаток, который он в сложившихся обстоятельствах все равно не может исправить?.. — Светлана Александровна раздраженно хлопнула ладонью по столу и недовольно поморщилась. Ее грузному телу тяжело сидеть на жестком стуле, но ни одного нормального мягкого кресла во всем детском саду не найти — сплошь железо да кожа, современный дизайн, ничего не поделаешь.