Робертом Сэддлбоу находится на съемках программы про дикую природу, пила шампанское во время полета, углеродный след которого угрожает жизни пингвинов, которых она, по ее словам, очень любит.

– Я не пила! – кричу я в экран, сжимая кулаки. – Во время полета я не выпила ни капли шампанского. Это был херес!

– Они никогда не утруждают себя проверкой информации, – вздыхает сэр Роберт. – Как только пресса сует свой нос во что-то, все тут же искажается и усложняется. Они стремятся втоптать ваше имя в грязь, потому что это создает для них интересную историю. Но, как говорится, «любая реклама – хорошая реклама». По иронии судьбы, пингвины и другие морские обитатели только выиграют от того, что они выпустили эти новости. Так что ваша жертва стоит того, моя дорогая лицемерка.

И все-таки мне кажется, что это несправедливо. Моя поездка в Австралию для съемок передачи о дикой природе – это не лицемерие. Лицемерие – это когда люди, считающие себя послушными христианами, запирают молодую девчонку в монастыре и крадут у нее ребенка…

Я снова пробегаю глазами статью и чувствую, как у меня сводит шею. Крайне неприятно видеть, как на моих глазах топчут мое доброе имя.

– Я так понимаю, что вся критика направлена только на меня – жалуюсь я. – Именно меня называют лицемеркой, из-за того, что я отправилась на другой конец света, хотя вы, со своими бакланами, летали в еще более отдаленные уголки планеты.

Сэр Роберт печально кивает.

– Вы совершенно правы, Вероника. Это несправедливо, и мне очень жаль.

– Это же самая настоящая травля, – гневно восклицаю я. – И как всегда забияки – просто трусы. Вы знаменитый телеведущий и любимец публики, они не смеют обвинять вас, но отыгрываются на мне. И конечно же они еще больше придираются ко мне, потому что я женщина.

– Возможно, вы правы, – признает он. – Мне придется сделает заявление через своего агента и разъяснить как можно короче, как мы стараемся компенсировать каждый полет пожертвованиями в фонды, занимающиеся экологией. И еще рассказать о бесчисленных преимуществах, которые наши документальные фильмы приносят дикой природе, и о том, как они перевешивают ущерб от перелетов.

Меня практически убеждают его логические доводы, и я начинаю приходить в себя, но тут мой взгляд падает в нижнюю часть экрана. Там, к своему ужасу, я читаю еще один заголовок, от которого у меня моментально подскакивает давление:

«БОЛЬНОЙ РАКОМ РЕБЕНОК – ЖЕРТВА ЭКСПЛУАТАЦИИ АЛЧНОЙ МАККРИДИ».

Теперь я просто вне себя от ярости.

– Как они посмели втянуть в это Дейзи?

Сэр Роберт кладет свою ладонь на мою руку.

– Дышите, Вероника. Постарайтесь не беспокоится так. Это все забудется.

– Я искренне на это надеюсь.

– Давайте посмотрим, нет ли письма от Эйлин. Оно бы вас приободрило.

Он начинает быстро стучать по клавиатуре, и на экране появляется сообщение.

О, миссис Маккриди, простите меня. Мне ужасно, ужасно жаль. Я не могу передать вам, как сильно. Я и предположить не могла, что все так закончится. Дуг говорит, что глупо было с моей стороны вообще говорить с этим журналистом, но я ведь говорила только хорошие вещи, я только хвалила вас, честное слово, потому что я очень горжусь вами, миссис Маккриди. Я не знаю, зачем они все переврали и выставили в таком ужасном ключе. Вы наверняка ужасно злитесь. Я и сама злюсь – злюсь на саму себя. Если вы посчитаете, что мне не стоит больше работать у вас и захотите уволить меня, я пойму, но очень надеюсь, что вы позволите мне и дальше работать в Баллахеях. Хочу, чтобы вы знали, что я всегда хотела как лучше. Еще раз прошу прощения,

Искренне ваша, Эйлин

Какая она смешная. Конечно же, я оставлю ее работать в Баллахеях. Как я справлюсь без нее?

По пути на дневную смену, мы проходим мимо двух собак, растянувшихся у дверей центра. Они приподнимают головы и приветливо машут хвостами. Собаки так похожи, что их почти невозможно различить, но я вспоминаю, что Сандра рассказывала мне об их разном отношении к лисам. Кажется, теперь и за мной охотятся хищники – журналисты. Если проводить аллегории, то моими собаками-телохранителями были бы Эйлин и сэр Роберт. Эйлин больше похожа на Сахарок, добрая по природе, но слишком доверчивая – подпускает лис слишком близко. А сэр Роберт, надеюсь, более сродни Корице – будет лаять и отгонять их.

Мои мысли возвращаются к милой Дейзи. Если за ней охотилась пресса, то я лично найду виновников и все им выскажу. Возможно, мне придется прибегнуть к физическому насилию.

Я увижу Дейзи уже совсем скоро, но для этого снова придется полететь на самолете. Я чертыхаюсь себе под нос. Из-за этих кошмарных заголовков я теперь чувствую себя виноватой. Вина – особое чувство. Я не привыкла сомневаться в своих поступках, и я чувствую себя так неудобно, будто натянула на себя чужие вещи, которые мне не подходят ни по стилю, ни по размеру.

Кроме того, статьи в газетах показали мне отношения с сэром Робертом под другим углом. Роман на старости лет?

Это, конечно, совершенно невозможно и нелепо.

Но, несомненно, мысль интересная.

19

ТЕРРИ

Остров Медальон

Ну вот, Дитрих уехал. Мы проводили его сегодня утром на причал. Вид на море с причала всегда разный, потому что айсберги всегда выглядят по-разному. Более мелкие собираются вместе, покачиваются и стучат друг о друга на ветру. Более крупные напоминают соборы с огромными скалистыми фасадами, богато украшенными резьбой башенками и тенистыми синими арками, высеченными ветром и водой. Они тают, распадаются, слипаются и формируют новые айсберги. Некоторые айсберги уносит ветром, а другие плывут по течению – бесконечный неспешный танец хрустальных глыб.

Я целую вечность смотрела, как корабль рассекает зеркальные волны, проходит между скалами и превращается в маленькую черную точку на горизонте, унося Дитриха прочь от нас.

Дитрих для меня всегда был больше, чем просто коллега. Порой он заменял мне отца, иногда и близкого друга, и я чувствовала себя опустошенной, наблюдая за кораблем. Он взял с собой всего один небольшой рюкзак и уже купил обратные билеты через три недели, но меня не покидает жуткое предчувствие, что он уже не вернется.

Я все еще понятия не имею, что будет дальше. Патрик, по-видимому, ищет информацию о своем отце в Канаде и его будущее столь же туманно.

– И их осталось двое, – говорю я, усаживаясь за стол рядом с Майком вечером в