При смене коррупционных режимов еще можно поставить вопрос, кто из обладателей частичной политической власти и экономической силы является главным, кто зависит от других, кто заказчик, а кто исполнитель. В посткоммунистическом мафиозном государстве уже однозначно известно: главный тот, кто может поставить вне закона своих соперников с помощью налоговой службы, прокуратуры или полиции. Последним смеется тот, кто средствами власти может вывести из игры другого. Следовательно, ошибаются те, кто считает, что в посткоммунистических мафиозных государствах олигархи берут в плен государство, поскольку происходит как раз наоборот. В мафиозном государстве узкий круг лиц, участвующих в политическом бизнесе, политическая семья, назначает своих олигархов. Олигарх не может шантажировать Крестного отца, так как классическая мафия предполагает наличие демократической гласности и демократических институтов, которые в случае разоблачения вступают в действие. Поэтому связанного с мафией политика можно шантажировать не угрозой физического насилия, а угрозой разоблачения. Однако если в мафиозном государстве организованного криминального «надполья» налоговая служба, прокуратура, парламент и т. д. находятся в руках Крестного отца, то потенциал шантажа, имеющийся у олигарха, сильно ограничен.

Отношения между главой политической семьи и олигархами скорее напоминают ситуацию старого московского анекдота, в котором Сталин грозит Крупской, что если она не будет вести себя должным образом, то он назначит вдовой Ленина другую женщину. Это процесс укрощения, подчинения. Независимые олигархи могут существовать в мафиозном государстве лишь временно, все работают на один семейный карман, из которого каждый получает свою долю по правилам, принятым в политической семье. В этом случае нет коррупционной конкурентной борьбы на свободном рынке, как в течение «двух смутных десятилетий» до 2010 г. – семейное хозяйство функционирует в рамках разграниченных концессионных территорий, утвержденных Крестным отцом. В то время как в политике различных сфер общественной жизни наступает хаос, каналы коррупции соединяются в единую сеть и содержатся в порядке. Однако для описания этого явления даже неудобно употреблять выражение «коррупция», ведь это уже средство семейного «строительства нации», частный интерес, превращенный в интерес общественный.

В мафиозном государстве существуют различные средства насилия, применяемые по правилам мафиозной культуры. Конечно, отнюдь не все равно, где именно располагаются средства вытеснения, принуждения и подчинения на шкале между крайними значениями «мирные» и «кровавые». Хотя классическая мафия, за отсутствием бескровных государственных средств принуждения, часто применяет физическое насилие, ее все же нельзя смешивать с совершающим убийства сексуальным маньяком, для которого физическое насилие не средство, а цель. Понятно, что мафиозное государство реже «вынуждено» применять физическое насилие, но «в случае необходимости» не останавливается перед его применением. Барьер в применении насилия в различных посткоммунистических мафиозных государствах находится на разной высоте в зависимости от их геополитического положения. В случае Венгрии, являющейся членом ЕС, этот барьер выше, чем в не входящей в ЕС России, а в последней – выше, чем в среднеазиатских посткоммунистических мафиозных государствах. (Но об этом еще будет сказано ниже.)

Даже «верховный олигарх» из круга приближенных олигархов может потерять свое привилегированное положение. Напрасными были слова Виктора Орбана, еще в апреле 1989 г. сказавшего: «Лайош Шимичка был самым умным из нас». Напрасными были идеи и креативная деятельность Шимички, благодаря которым партия не ограничилась единичными взятками, «смазывавшими» партийный механизм, а создала предприятия для нужд партийного финансирования. Напрасно переливал Шимичка одновременно в партийную и семейную кассу средства, которые с самого начала добывались при поддержке партиии. Напрасно обеспечил денежные ресурсы для выживания партии и содержания поддерживающих «Фидес», боеспособных антиправительственных СМИ не на семь, а на восемь скудных лет пребывания в оппозиции после поражения на выборах и падения первого фидесистского правительства. Его исключительное положение объяснялось тем, что он был соседом Орбана по комнате в общежитии и его ментором, хранителем партийных и семейных тайн, первым доверенным лицом и экономическим стратегом. Но не только этим, а еще и тем, что он умел оперативно организовывать централизованный сбор нелегитимных доходов и распоряжаться ими согласно дискреционным решениям, принимаемым им совместно с Крестным отцом – лидером партии. Это позволяло добиться того, чтобы в скудные годы ватага сторонников не разбежалась в разные стороны и чтобы в политической семье все ясно понимали, кому они должны повиноваться.

Если в оппозиции, за отсутствием формальных позиций в административной власти и аппарата, централизация контроля над экономическими ресурсами была вопросом жизни и смерти, то после смены правительства в 2010 г. в этом уже не было необходимости, однако особая роль Шимички не изменилась. В течение первого срока деятельности правительства, обладавшего большинством в две трети голосов, при посредничестве принадлежащих Шимичке мегапредприятий (Közgép, MAHÍR и т. д.) сюда лились государственные и евросоюзные заказы и средства. Но кроме этого, чтобы сузить круг, через подставных лиц Шимички в передаче этих заказов участвовал и правительственный аппарат. «Лайош построил такую сеть, которая проникла практически во все сферы государства. Поскольку везде сидели его люди, без его согласия через аппарат нельзя было провести ни одного политического решения. Это ограничивало свободу решений премьер-министра гораздо сильнее, чем Брюссель или мультинациональные компании. Освободительная война Виктора ведется именно сейчас» – так обобщил суть конфликта между Шимичкой и Орбаном один из влиятельных акторов венгерской экономики[45].