— Что, в вашу в подушку тоже подложили кирпичей?

— Что? — Лора застыла с протянутой рукой.

— А в постель кто-то подсыпал толченого стекла?

— Какого стекла?

— Или это все-таки кнопки?.. — задумчиво проговорил Рей.

— Какие еще кнопки? — истерически взвизгнула Лора.

— Канцелярские.

— Вы совсем рехнулись? — выдавила она, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

— Рехнешься тут, когда под тобой канцелярские кнопки пополам с толченым стеклом — меланхолично отозвался он.

— Господи, Рей, что вы городите? — Она все-таки расхохоталась. — Мне иногда кажется, что вы сумасшедший.

— Мне самому иногда так кажется.

— Или вы настолько пьяны?

— Да нет, вы же видели, что я почти ничего не пил. Просто заснуть в таких условиях совершенно невозможно.

— Но вы так тихо лежали?..

— А я очень старался лежать спокойно и ровно дышать по системе йогов, надеясь, что рано или поздно усну. Я не хотел вас беспокоить, поэтому и не возился на своем насесте: если бы я начал возиться, то обязательно с грохотом рухнул бы на пол. Но, честно вам скажу, стоило мне закрыть глаза, как я немедленно представлял себя индейцем, которого враги намазали медом и положили в муравейник.

— Пойду я проветрюсь, что ли, — произнесла Лора, едва удерживаясь от следующего приступа хохота. — Наверное, это я слишком много выпила.

Она встала, надела халат, завязала пояс, влезла в туфли и направилась к двери балкона.

— Оденьтесь, там же холод собачий. Резонно, подумала Лора и вернулась за шубкой. Надевать полностью она ее не стала, просто накинула на плечи и закуталась.

Выйдя на балкон, Лора сразу почувствовала себя лучше. Было очень зябко, но ветер совсем стих, а на холодном черно-синем небе блестели россыпи бриллиантовых звезд, среди которых виднелся одинокий серебряный серпик. Стояла глубокая ночь; вероятно, уже около трех часов, но внизу, у моря, горели фонари, распространяя зыбкий призрачный свет. Ночная тишина нарушалась только отдаленным шумом прибоя. Происходящее отчетливо напоминало сказку.

Лора долго стояла в задумчивости, но ни одной ясной мысли не приходило ей в голову, они лишь проносились вихрем, как скорые поезда под управлением безумных машинистов. Очнулась она только, когда сзади скрипнула дверь балкона.

— Вы тут еще не совсем окоченели? Она покачала головой.

— Можно я постою рядом, выкурю сигаретку? Она кивнула: разговаривать не хотелось. Все вокруг представлялось ей совершенно нереальным, и нарушать эту зыбкую нереальность почему-то язык не поворачивался. Рей прикурил, потом подошел к перилам в метре от нее и, наклонившись, оперся на них локтями, глядя вверх.

— Небо как витрина в ювелирном магазине, изрек он.

Лора только вздохнула. Она смотрела прямо перед собой, но краем глаза наблюдала за Реем, чувствуя с каким-то сладким ужасом, что ей нравится в нем абсолютно все: поза, голос, высокая худая фигура, затянутая в это немыслимо элегантное пальто, даже вихры, все-таки выбившиеся из идеальной прически… Особенно ее сейчас почему-то привлекла его рука, держащая сигарету, четким силуэтом вырисовывающаяся в темноте. Кисть была по-мужски сильная, но изящной формы, с крупной ладонью и длинными пальцами. Глядя на эту руку, она чувствовала, как у нее замирает сердце. Лора испытывала какое-то запретное наслаждение, как будто подглядывала за кем-то в душе.

— А хотите, я покрашусь в черный цвет? — неожиданно спросил он задумчиво.

— Что? — У Лоры тут же пересохло во рту.

— Волосы, говорю, покрашу, вставлю цветные линзы…

— Господи, зачем? — Она даже повернула к нему голову, хотя и боялась встречаться с ним взглядом.

— Чтобы хоть немного напоминать того парня, которого вы так любили.

— Какого… парня? — Несмотря на холод, у Лоры ночная рубашка прилипла к спине.

— Того, на снимке в гостиной. Вы ведь мне наврали тогда, это же вы там на фото.

— Почему вы так решили? — проглотив противный комок в горле, медленно спросила она. — Я это почувствовал по вашей реакции. Лора отвернулась и невидящими глазами уставилась на море. Так она некоторое время стояла и благодарила Бога за то, что было темно, и Рей не мог видеть, как у нее полыхают щеки и дрожат губы.

— И вы до сих пор его любите? — последовал тихий вопрос.

— Не знаю, — выдавила Лора.

— «Не знаю», означает «да»?

Она только покачала головой. Язык ей плохо повиновался.

— Он действительно был мужем вашей сестры? Она кивнула.

— Вы давно его не видели?

— Очень, — прошептала она. — Он тоже умер много лет назад.

Рей шумно выдохнул, стукнув кулаком по перилам.

— Черт, значит, я тогда не ошибся. Так я и знал, что мне придется сражаться с призраками. — Он помолчал, выравнивая дыхание, потом спросил упавшим голосом: — И вы с тех пор никого не любили?

Она только судорожно вздохнула.

— Ваша дочь его ребенок?

— Нет! — тихо вскрикнула Лора и закрыла лицо руками.

— Хорошо, не буду больше мучить вас вопросами, — услышала она его голос. — Только один остался без ответа: вы хотите, чтобы я изменил внешность?

— Да что за глупости вы несете! — простонала она, отчаянно стараясь не расплакаться. — Не смейте ничего с собой делать!

— Вы знаете, а я, по-моему, ради вас готов согласиться даже на пластическую операцию. Я никогда в жизни так не сходил с ума от любви.

Лора чувствовала, как ее неудержимо начинает трясти, а по позвоночнику вверх поползли мурашки.

Реймонд опять помолчал, потом добавил:

— Хорошо, если вы против того, чтобы я менял внешность, скажите, у меня есть хоть какая-нибудь надежда?

Она молчала, прижимая ладони к лицу и борясь с рвущимися наружу слезами. Ей отчаянно хотелось, чтобы он просто обнял ее и больше не задавал вопросов, но он был связан этой дурацкой клятвой, а попросить об этом сама она не могла.

— Скажите только: «да» или «нет».

Но Лора молчала.

— Если вы скажете «да», я буду ждать столько, сколько потребуется.

— А если… я скажу «нет»? — подавив всхлип, спросила она прерывающимся голосом.

— Не знаю, может, прямо сейчас прыгну с балкона.

— Это что, шантаж?

— Да нет, просто размышления вслух. Наверное, все равно буду ждать.

На некоторое время снова возникла пауза.

— Расскажите, что вас так мучает. Я пойму вас. Она еще раз судорожно вздохнула, украдкой вытирая слезы, все же выкатившиеся из глаз. Потом она, наконец, опустила руки и повернула голову, глядя на него. На лице у него было выражение глухой тоски.