Носильщиков было много, и мистер Стивенс, изучив их, выбрал того, который был похож на омара. Семейство положило ручную кладь на его тележку рядом с чемоданом и последовало за ним по платформе к выходу.

За ограждением ждала группа людей, и один из них сразу привлек внимание Стивенсов. Он был без шляпы, в шортах цвета хаки, рубашке с расстегнутым воротником и свитере с закатанными до локтей рукавами. Его лицо, руки и голые колени загорели так, что приобрели оттенок древесины дуба, и один его вид заставил Стивенсов с волнением ускорить шаг и осторожно протиснуться сквозь толпу. Минуту спустя они увидели другого мужчину, выглядевшего точно так же, и чуть не бросились бегом.

Долговязый молодой человек с ручной тележкой взял на себя заботу о багаже, и Стивенсам очень польстило, когда оказалось, что он знает, где находится “Прибрежный”, и ему не нужно объяснять. Когда семейство вышло на площадь перед вокзалом, свежий ветер оглушил их, и им пришлось склонить головы.

– Море неспокойное, – сказал мистер Стивенс, стараясь скрыть волнение.

Было время обеда, и, когда они свернули со Стейшн-роуд на главную улицу, ведущую к Галерее, им почти никто не встретился. Повсюду они видели знакомые дома, которые приветствовали их, заставляли идти еще быстрей, будили яркие воспоминания, и даже трудно было поверить, что в последний раз они шли по этой улице год назад. Они миновали магазин пляжных туфель, которые висели снаружи, как связки бананов, и лавку, где продавали толстые леденцы-палочки (название на них пропечатывалось насквозь, так что, сколько бы вы ни сосали и ни грызли леденец, все равно в его серединке можно было прочесть “Богнор Рок”). Потом они прошли мимо магазина, на прилавке которого влажные глянцевые рыбины спали в мягкой постели из свежих водорослей, и мимо магазина игрушек, где было полным-полно лопаток, ведерок, сачков, яхт, переводных картинок и настольных игр – в них можно играть сумеречными вечерами, когда ноги слишком устали, от свежего воздуха все мысли улетучились и клонит в сон, лицо горит, а под веками чувствуется прохлада.

Дальше был магазин с открытками на вращающейся подставке, которая на самом деле не поворачивалась; здесь продавались маленькие открытки-гармошки, которые раскладывались и превращались в ленту картинок. Бакалея с унылыми пакетами саго и банками варенья из крыжовника представляла собой жалкое зрелище на фоне таких блестящих конкурентов.

Жестяные вывески раскачивались и дребезжали, навесы хлопали от порывов пьянящего ветра. Им встретились несколько человек, спешащих на обед, – бронзовых от солнца, смеющихся, взлохмаченных, с мокрыми купальными костюмами в руках. Не раз мистер Стивенс поворачивался к жене и повторял: “Давай же, побыстрей!”

Мэри увидела в зеркале свое бледное лицо и с радостью подумала, что с течением дней постепенно перестанет выделяться в толпе загорелых людей и сможет стоять рядом с ними без стыда.

На углу, где они свернули на Хай-стрит, порыв ветра сорвал с мистера Стивенса шляпу и потащил ее, кувыркая, в сторону Галереи. “Эй!” – крикнул мистер Стивенс, обогнул велосипед, погнался за шляпой и настиг ее у тротуара на другой стороне улицы. – Шляпе тут не место! – воскликнул он, возвращаясь к смеющимся членам семьи. – Больше она не увидит Богнор – вплоть до дня нашего отъезда!

На пути им встретилась большая бакалейная лавка, и миссис Стивенс задержалась у витрины.

– Как насчет пакетика хрустящей картошки? – спросила она. – К обеду?

– Ой, да пойдем же! – воскликнул мистер Стивенс. – Некогда тут бродить! Миссис Хаггетт должна сварить нам картошки. Купишь в другой раз, – добавил он чуть мягче, и они снова поспешили дальше.

Мистеру Стивенсу не терпелось добраться до своей комнаты еще и для того, чтобы сменить одежду на более подходящую для моря. Они выглядели ужасно нелепо среди людей, которые ходили с непокрытой головой, в легких рубашках и шортах. Мистер Стивенс хотел избавиться от шляпы, снять галстук, расстегнуть воротник рубашки для крикета и надеть белые парусиновые туфли.

Архитекторы Богнора явно постарались на славу, потому что Стивенсы каждый раз не могли вспомнить, за каким поворотом впервые покажется море. – Я уверен, что это здесь, – заявил Дик, когда они подошли к одной из многочисленных улиц, ответвлявшихся от Хай-стрит.

Но он ошибся. Квадратный дом в дальнем конце самодовольно загораживал вид. Мистер Стивенс рассмеялся, а Дик сказал:

– Тогда, наверное, следующий поворот.

– Говорю тебе, что третий, – упорствовал мистер Стивенс.

– Но Кларенс-роуд на полдороге уходит в другую сторону!

– А вот и нет!

– На что спорим? Но прежде, чем они успели поспорить, Дик и Эрни бросились наперегонки до угла. Мистер Стивенс видел, что они остановились как вкопанные, бок о бок, глядя вперед и прикрывая глаза от солнца. Потом Дик повернулся и крикнул:

– Угадайте, кто прав?

Но остальные уже дошли до поворота. С минуту они стояли рядом, глядя на дорогу, которая заканчивалась так, как не заканчиваются никакие другие дороги – разве что прибрежные. Между последними домами виднелись синий квадрат воды, низкий парапет и узкая полоска серебристого света.

– А я что говорил! – воскликнул Дик. – Я знал… Но его слова унесло неистовым порывом ветра, который налетел с моря, чтобы поприветствовать их.

Как только этот вид запечатлелся у них в голове, они двинулись дальше, потому что свежий воздух пробуждал аппетит; к тому же все они читали письмо миссис Стивенс, в котором она просила миссис Хаггетт приготовить к обеду пять толстых бараньих котлет. Они вышли обратно на Хай-стрит и еще три поворота спустя оказались на Сент-Мэтьюз-роуд.

Сент-Мэтьюз-роуд появилась в Богноре пятьдесят лет назад – в те времена, когда люди все еще питали слабость к декоративным колоннам и каменным дверным ручкам. По обе стороны улицы плотно выстроились высокие узкие дома; их задние стены были сложены из коричневато-желтого кирпича, фасады отделаны бледно-серой штукатуркой. Каменные ступеньки вели от железной ограды к парадным дверям, а наполовину утопленные в землю окна цокольных этажей умоляюще смотрели вверх, словно тяжесть домов была для них непосильной.

“Прибрежный” располагался по правой стороне улицы, в ее середине, и очень походил на другие дома – за исключением того, что это был “Прибрежный”. Штукатурка на фасаде этого высокого и несоразмерно узкого здания кое-где потрескалась или даже откололась кусками. Окна первого этажа были вытянутыми, но чем ближе к крыше, тем короче они становились, словно строители выделили слишком много места под нижний этаж, и поэтому им пришлось как можно больше ужать верхние. На крыльце висел горшок с геранью в проволочном кашпо, а на правой колонне жирными черными буквами было написано “Прибрежный”.

Миссис Хаггетт строго придерживалась правил хорошего тона, как и положено хозяйке приморского пансиона: она всегда провожала Стивенсов в конце отпуска и махала им от ворот, пока они не свернут за угол, но, когда они приезжали, очень старалась не попадаться им на глаза. Они никогда не видели, чтобы она – как это делали хозяйки классом пониже, – выслеживала их из гостиной, прячась между занавесками, а перед тем, как открыть дверь, она всегда выдерживала приличную, полную достоинства паузу.