– Ну и хороши же мы! – воскликнул он. – Вот это лица! Как у индейцев!

Была только половина третьего; если они так и будут понуро сидеть и следить за часами, пока не пробьет три, это испортит впечатление от отпуска, и мистер Стивенс предложил немного прогуляться – просто спуститься к берегу, чтобы в последний раз подышать морским воздухом.

Миссис Стивенс хотела поберечь силы перед поездкой, но остальные охотно присоединились к мистеру Стивенсу, чтобы на прощание взглянуть на море.

Они знали, что на этой последней прогулке очень легко впасть в уныние и сентиментальность, и поэтому стояли, оглядываясь по сторонам с нарочитой беспечностью. День был пасмурный, дул ветер, и море, все ближе подбиравшееся к бетонной стене, казалось очень мрачным; через час прилив достигнет высшей точки, и фонтаны брызг будут взлетать то тут, то там у самой набережной. Уезжать в такой день, когда пляж скрылся под водой, было не так уж трудно; куда труднее было, когда блестящий песок манил их к себе.

– А мы так ни разу и не дошли по берегу до Фелпема, – засмеялся Дик. – Всегда только говорим, что сходим!

– В следующем году мы пройдем пешком до самого Литтлхэмптона и вернемся на автобусе, – сказал мистер Стивенс.

– И давайте в следующем году прокатимся на быстроходном катере, – вставил Эрни, которому было немного обидно, что он просит об этом уже не раз и все без толку.

Мистер Стивенс снял шляпу, подставляя голову ветру; он уже убрал щетку и расческу, но бриллиантин не даст волосам растрепаться, и в поезде они не будут выглядеть неопрятно. Он видел край старого пирса, который в этот день казался темным и неприступным, ряд белых купален и длинную полосу побережья, тянувшуюся до мыса Селси-Билл. На самом деле год не такой уж и большой срок. Скоро они вернутся. Вот дождаться Рождества было действительно нелегко, а уже потом ночи становились короче, и отпуск приближался с каждым днем. Тяжело было только в октябре, ноябре и декабре – даже не во всем декабре, а в его первой половине, потому что подготовка к Рождеству начиналась с середины месяца, – а после Рождества дни все удлинялись и удлинялись, пока однажды в конце марта он не обнаруживал, что после возвращения с работы у него остается еще полчаса драгоценного дневного света. Его грела мысль о весенних вечерах, когда будет время поработать в саду. Потом наступала Пасха – а там и до отпуска недалеко. На Пасху они писали миссис Хаггетт и заказывали комнаты. А потом все лето с нетерпением ждали…

Он нащупал часы: очень непривычно было снова надеть жилет после стольких дней в свитере, и пальцы с трудом пролезали в крошечный кармашек.

– Уже почти три, – сказал он. – Нам лучше поторопиться.

Они в последний раз окинули взглядом набережную, по которой гулял ветер, в последний раз посмотрели на море и двинулись обратно.

Когда они вернулись, носильщик уже подошел, и они как раз успели помочь ему отнести чемодан вниз.

– Наклейте на него бирку “Клэпем-джанкшен”, – сказал мистер Стивенс. – Трости и зонтики мы возьмем с собой в купе.

Снова войдя в дом, он увидел Молли, которая стояла на верхних ступеньках лестницы, ведущей на цокольный этаж, и, когда остальные ушли в гостиную, он задержался и поманил ее. Она подошла, и он сунул ей пять шиллингов.

– Возьми, Молли. Спасибо за все.

– Большое вам спасибо, мистер Стивенс. Вы уже уходите? Сказать миссис Хаггетт?

– Да. Я думаю, нам пора. Молли сбежала вниз по лестнице, и миссис Хаггетт появилась мгновенно: судя по всему, она ждала внизу, прислушиваясь и выбирая удобный момент, чтобы попрощаться. На ней было нарядное воскресное платье из черного шелка с кружевным воротником и манжетами. Она приблизилась к мистеру Стивенсу с веселой улыбкой.

– Значит, уезжаете? – спросила она.

– Да, боюсь, что так, – ответил мистер Стивенс с печальным смешком. Он услышал, как часы в гостиной застрекотали, а потом раздалось тонкое одинокое “дзинь”, означавшее, что уже пятнадцать минут четвертого и пора уходить.

– Очень надеюсь, что вы остались довольны, – сказала миссис Хаггетт.

– Да, спасибо, – сказал мистер Стивенс. – В “Прибрежном” всегда все как надо.

Миссис Хаггетт слегка отвернулась, а когда снова посмотрела на него, он увидел ее порозовевшие щеки.

– Это очень любезно с вашей стороны, мистер Стивенс. Конечно, я всегда делаю все, что в моих силах. Приятно знать, что это ценят.

– И с погодой нам тоже повезло – учитывая, какой она была в июле и августе. – Он протянул руку, и миссис Хаггетт пришлось отвернуть белую кружевную манжету, чтобы пожать ее.

– Ну, до свидания, миссис Хаггетт. Один за другим члены семьи пожимали ей руку и протискивались мимо друг друга в узком коридоре. – Ну, до свидания!

– До свидания, миссис Хаггетт.

– До свидания, миссис Стивенс.

– До свидания!

– До свидания! Издалека кружевная манжета походила на развевающийся в воздухе носовой платок. Воспаленного глаза на расстоянии уже не было видно, и миссис Хаггетт, стоявшая у ворот в черном шелковом платье, держалась с достоинством и казалась выше ростом.