воображении в ход шли любые средства. Суд, обман, подкуп должностных лиц, родственников. Марков никогда не слыл мягкотелым, готовым смириться с незавидной участью. Ролью второго плана, которую отвёл ему Дмитрий Глубокий. За своё он был готов сражаться с целым миром, не то что с сопливой «наследницей». Герман готовился уничтожить любые следы, доказательства родства девчонки с Глубоким, единственное, о чём не помышлял — физическое устранение. Жалкие остатки человечности, крохи совести, теплившиеся под спудом помутнённого разума, не позволяли.

Сражаться оказалось не с кем. По указанному адресу никто из родных «наследницы» не проживал. Соседи, вздохнув, рассказали, что Марийка — мать Яры — умерла два года назад, а прабабушка переехала в соседнее село, не смогла жить в осиротевшей квартире. Яру забрали в детский дом, какой именно — никто не знал. Органы опеки не могли помочь, информацию о подопечных посторонним людям, без решения суда или звонка вышестоящего руководства, не давали.

Пришлось ехать в село, где в развалившемся «семейном» доме жила прабабушка «наследницы», коротая время в холоде, среди гуляющего сквозняка и тряпья, годного только на растопку: отстирать лохмотья, привести в божеский вид было невозможно.

— Забрали Яру, не оставили мне, — прошамкала старуха на вопрос Германа. — Старая я, сказали.

— Куда забрали? Адрес известен? — Он старался быть терпеливым, не торопить то и дело сбивавшуюся старуху. Та путала имена, дни недели, не могла вспомнить, ела ли она сегодня и что именно.

— Письма, — кивнула бабка. — Адрес на конверте пишет.

Герман пробежал взглядом по бумажным доказательствам существования «наследницы». Строчки, написанные детской рукой, сообщали: живёт девочка хорошо, еда вкусная, воспитатели добрые, ребята сплошь хорошие, все с ней дружат, никто не обижает. Адрес, как обещала старуха, был аккуратно выведен на каждом конверте. Герман покрутил листы, едва не сплюнув от досады за незнакомую девчонку, которую ещё несколько часов назад собирался оставить без копейки отцовских денег. Кто отправил ребёнка в приют за несколько тысяч километров от родного дома, друзей, бабушки? Здесь ей могли оказать поддержку сердобольные соседки, школьные подружки, учителя, создавая иллюзию нормального существования, а там?

— Чего приходили-то? — словно опомнилась старуха, когда Нина и Герман выходили в низкую дверь, перешагивая перекосившийся порог.

— Вы на что живёте? — вдруг спросила Нина.

— Социальные работники, что ли? — с подозрением уточнила старуха.

— Да, — уверенно кивнула Нина. — Пенсию получаете?

— Как же, — согласилась бабка. — Почтальонша каждый месяц восемнадцатого числа приносит. Квартиру добрые люди посоветовали сдавать, правда, жильцы добраться сюда не могут, расплатиться, а мне всего хватает. — Она полезла под подушку, вытащила скомканные купюры. — Сосед в магазин ходит, потом деньги за продукты забирает. Хлеб покупает, яйца, картошки вчера принёс, свёклу.

— Сам берёт, без отчёта? — Нина посмотрела на мелкий номинал в руках старухи. — Это всё, что осталось? — Мятые стольники, одна бумажная тысяча, рассыпная мелочь. Не густо для десяти дней после пенсии.

Нетрудно догадаться: старуху обманывали все, насколько хватало совести. По мелочёвке сосед, по-крупному квартиранты, живущие бесплатно в квартире курортного городка, а то и сдающие чужие метры в сезон. Кто проверит?

— В доме престарелых место освободилось, — нахмурившись, продолжила Нина. — Поедете?

— Говорили, нету мест, — растерялась старуха. — Документы собирать нужно, куда мне… В город ехать надо, не доберусь, старая стала.

— Мы всё собрали через компьютер, — кивнула Нина. — У вас будет своя комната с телевизором, туалетом и ванной. Сиделка, круглосуточное наблюдение врачей, пятиразовое питание, торты по праздникам, фрукты ежедневно, — продолжала заманивать она, игнорируя удивление Германа.

— Это где же такие чудеса? — уставилась старуха.

— Президент указ издал, — важно кивнула Нина. — Согласны?

— Если президент, — почтительно заморгала старая, — поеду. Яре надо будет сообщить, потеряет меня, одна на всём белом свете останется.

— Скажем, — согласилась Нина.

Бабку отправили в частный пансионат-интернат полностью за счёт Нины Глубокой. Герман, как ни силился, не мог понять поступка приёмной матери. Впрочем, она всегда была добросердечной, отзывчивой, часто излишне мягкой.

Всё, что происходило в те дни, до сих пор было покрыто для Германа мороком. Юристы сделали свою работу, нашли ребёнка на просторах огромной страны мгновенно, как по мановению волшебной палочки, связались с органами опеки, подготовили необходимые документы.

Нина пожелала ехать в детский дом лично. Что она надеялась там увидеть, доказательства чего отыскать, ответы на какие вопросы найти?..

Директор детского дома в центральной России встретила Маркова и Нину Глубокую во всеоружии, готовясь отстаивать интересы подопечной любой ценой. Нечасто ребёнку, находящемуся под опекой государства, перепадает настолько огромный куш. За всю карьеру Кузьминой Ларисы Ивановны, похожей на старуху Шапокляк, выдался единственный случай. Упускать который она не собиралась, как и остальные чиновники, планирующие погреть руки на свалившемся состоянии, равном не одному бюджету дотационного региона, в котором располагался детский дом.

Герман видел слезящиеся от волнения глаза, потные лбы, сухие губы, трясущиеся ладошки чиновников, готовых запустить лапы в то, что он считал по праву своим. К тому времени, как находившаяся под опекой государства девчонка отпразднует совершеннолетие, на её счетах останется ноль, недвижимость будет пущена с молотка под любым благовидным предлогом.

В какой-то момент соблазн пустить всё на самотёк был настолько высок, что Герман умудрился получить удовольствие от предвкушения, что неведомая «наследница» останется ни с чем. Именно с тем, с чем и должна остаться. Заслужила! Пусть и без вины, но всё равно виновна: в разочаровании Нины, её потухших глазах, отчаянии, плескавшемся во взгляде. В злости Германа, в едва контролируемой агрессии.

Он дал отмашку юридическому отделу, чтобы те делали свою работу, посмотрел в глаза чиновничьей братии, едва не наложившей в штаны от свалившейся удачи, принял собственное поражение, мысленно плюнул в холёное лицо Дмитрия Глубокого, купил билеты домой и путёвку на тропические острова Нине.

Не прошло сорока дней со дня смерти мужа? Плевать! После того, через что пришлось пройти жене, он не стоил поминовения. Бог ему судья? Пусть бог и поминает. Живым — живое. Мёртвому — участок на элитном кладбище и забвение. Впоследствии Марков не мог объяснить ни своих мыслей, ни поступков, ни желаний.

Проблемы свалились неожиданно, откуда не ждали. До тех дней Герман почти не имел дел с журналистами. Изредка давал интервью, как один из перспективных, молодых бизнесменов, а то и самый завидный жених страны, обращая последнее в шутку. Всегда это были тысячу раз проверенные издания, ценящие свою репутацию, не опускающиеся до сплетен, грязи, кричащих заголовков.

Волна негатива, обрушившаяся на Нину Глубокую, была поистине чудовищной, аномальной, оглушающей. Как, чёрт возьми, из жертвы вдова превратилась в акулу, жаждущую крови младенца? Через сутки медиа-пространство гудело, как разворошённое осиное гнездо, обвиняя Нину