Так мы и просидели до конца урока — кто ворчал, кто играл на телефоне, кто готовился к химии…

Нехолмс вернулся со звонком и сел за свой стол. Мы, попрощавшись с ним, ушли.

Клещики решили не рисковать и прийти за телефоном после уроков. Я стоял на стрёме, братцы вернулись очень быстро — бледные и растерянные. Венька показал мне записку: «За телефоном обращаться ко мне». И подпись Негорация.

— Нет уж, — сказал Венька. — Только если отец хватится. А так не нужен он мне.

Сенька поддержал брата.

Генрих Иванович пришёл на следующий урок в приподнятом настроении, вызвал Вергилию, чтобы продолжить с того же места, на котором остановились.

— Но сначала, — сказал он, глядя мне в глаза, отчего я мгновенно взмок, — я бы хотел извиниться в присутствии класса перед Константином. Проверять ваш телефон — это недостойный поступок, я искренне сожалею о нём.

Я покраснел и опустил голову. Урок продолжился.

Это было в середине ноября. С тех пор Генрих Иванович от меня отстал. Я делал домашнее задание, внимательно слушал на уроке и писал самостоятельные на уверенные четвёрки, но он ни разу ко мне не обратился. А я не мог отделаться от чувства вины. «Ведь ничего ужасного не произошло, — успокаивал я сам себя. — Ну сорвали урок, что страшного, уже сто раз всё наверстали. Ну извинился он передо мной — тоже нормально, по делу». Но успокоиться не получалось, и я поражался тому, что одна небольшая пакость, даже не мной придуманная и устроенная, может так серьёзно отравлять жизнь. Кроме того, этот нарочитый игнор заставлял меня подозревать, что Генрих Иванович уже узнал обо всём, включая моё участие. «Вдруг Клещики сознались, чтобы получить телефон, просто ничего мне не сказали?»

После того, как он не вызвал меня, несмотря на высоко поднятую хватательную конечность, я решил расспросить Марусю.

Дожидался её в раздевалке, а она где-то застряла — видимо, опять что-то обсуждала с Негорацием. Я сидел на тёплом от батареи подоконнике, в окно стучал колючий снег, на улицу не хотелось. А вот наконец и она. Как обычно, сразу меня заметила, улыбнулась.

— Что это Негораций меня так жёстко игнорит, ты не в курсе? — спросил я.

— Нет, — сказала Маруся. — Он давно о тебе не расспрашивал.

— Действительно, какой смысл меня вызывать, если я сделал домашку и въехал в новую тему? — сыронизировал я.

Маруся снова улыбнулась.

— Может, до сих пор чувствует вину за тот урок? — предположила она. — Передать ему, что пора обратить на тебя внимание?

Я рассмеялся над удачной шуткой. Маруся накинула длинный серый пуховик и намотала неизменный голубой шарф.

— Не, не стоит, — сказал я. — А он с тобой не обсуждал?

— Что именно?

— Ну, тот урок.

— Немного. Он утверждал, что звонок подстроен, но не знал, кем.

— Ясно.

— Это очень странно, — продолжила Маруся. — Очевидно же, что он просто забыл отключить звук. Зачем выдумывать небылицы, устраивать досмотры? Я даже подумала, может, и его проблемы с сыном вызваны подобными приколами.

Она уже надевала рюкзак — должно быть, быстро, но для меня время в тот момент замедлилось невероятно.

— Он ничего не выдумывал, его телефон не звонил, — я будто услышал свой голос со стороны.

— В смысле? — не поняла Маруся.

— Под столом был приклеен другой телефон с таким же звонком, как у него.

Маруся замотала головой.

— Ты…

— Идея не моя, но я был в курсе.

Надеюсь никогда больше не увидеть в Марусиных глазах того разочарования.

— Как же так… — сказала она и ушла. И перестала со мной общаться.

Как исправить ситуацию, я понятия не имел. Признаться ему ни с того ни с сего? Меня передёргивало при одной мысли об этом. Да и надо ли что-то исправлять? Разве не достаточно того, что я признался Марусе? Мне даже приходило в голову покаяться при всём классе, как и он, но я отдавал себе отчёт, что мне не хватит духу.

Судьба пришла мне на помощь. Я столкнулся с Генрихом Ивановичем в ближайшей к школе аптеке, куда мама попросила меня зайти за памперсами. Там оказалось немало народа. В оба окошка стояла очередь из трёх-четырёх человек. Половина из них хлюпали носами и подкашливали. В общем, опасная обстановка. А мама меня предупреждала, что в таком случае лучше зайти в другую аптеку. Где подороже.

Генрих Иванович стоял лицом к окну и разговаривал по телефону. Я сразу узнал его по блестящему черепу и встал рядом, собираясь с духом. Сердце стучало как сумасшедшее. Генрих Иванович вдруг повысил голос:

— Послушай меня! Не смей вешать трубку! Слышишь? Не перебивай меня хоть одну минуту!

Но на том конце всё-таки повесили трубку. Генрих Иванович чуть не стукнул телефоном по подоконнику.

Я понял, что это явно не самый подходящий момент для убийственных признаний, и хотел улизнуть. Но не успел.

— Здравствуйте, Кость, — вздохнул он.

— Здравствуйте, — сказал я. — Но мы сегодня уже виделись.

— Да, точно. Непростой день имеет свойство растягиваться.

Он достал из кармана куртки листочек с длинным списком лекарств и тут же сунул его обратно.

— Молодой человек, — обратилась к нему женщина, — ваша очередь подходит.

— Я вас пропускаю, — улыбнулся Генрих Иванович. — Вот объясните мне, Кость, — повернулся он ко мне, — почему, когда я отстал от вас, вы стали хорошо учиться? А стоит отстать от сына, как меня вызывают к директору? — Он горько вздохнул. — Увы, воспитание это вам не математика. Всё настолько сложнее. Я не справляюсь.

Я молчал, не зная, чем его утешить.

— Это, наверное, пройдёт, — наконец сказал я. — Просто иногда всё видится не так, как есть на самом деле, и с этим ничего не поделать.

Он кивнул и направился в свою очередь.

— Генрих Иванович, — я сделал глубокий вдох, — я участвовал в том приколе с телефоном. И хочу попросить прощения.

Он не сразу переключился, но потом заметно расстроился.

— Надо вернуть вам телефон, — сказал он.

— Это не мой, — поспешил я, желая выгородить себя хоть немного, вместо того, чтоб позаботиться о Клещиках.

— А, ну ладно.

— Добрый день! Вы что-то хотели? — обратилась к нему аптекарша.

— До свиданья, — попрощался я.

— Постойте, Кость, — и он снова покинул очередь. — Можно личный вопрос — Мария на вас обижена?

— Да, — подтвердил я. — Как раз из-за этой истории.

— Знаете, я тоже учился с будущей женой в одном классе. — Я отчего-то по-дурацки заморгал. — Но поженились мы лишь спустя двадцать лет после выпуска. Мне всё казалось, что наверняка встречу кого-то красивее, интереснее… Двадцать лет, прожитых почти впустую… Сначала вы мне