Ноэлья накинула мне на плечи свою шаль, а я поблагодарила старушку и задумалась, пытаясь вспомнить, когда обо мне в последний раз кто-то заботился. По всему выходило, что очень давно. Мама умерла, когда мне было восемь, отец всю жизнь мотался по гарнизонам, а бабушка Катя, с которой я жила, не признавала никаких сантиментов. Железная была женщина. Впрочем, ее суровая школа очень пригодилась мне в жизни. «Соберись, прекрати реветь и возьми себя в руки, – первое, что я услышала от приехавшей на мамины похороны бабушки. – Нельзя быть слабой. Мы, Аксаковы, никогда не сдаемся, так что не позорь своего отца». Помню, я тогда посмотрела на папу и с трудом удержалась от слез. Отец сидел во главе стола – суровый, с заледеневшими глазами, с крепко сжатыми губами – и смотрел на фотографию мамы, стоящую на комоде. Сослуживцы, друзья, соседи – он не видел никого из пришедших на поминки. Просто сидел и глядел на большой портрет, перетянутый черной лентой. Я старалась поймать его взгляд, пыталась понять, что делать и как вести себя с этой худой неприветливой женщиной, приехавшей из тьмутаракани, как называла мама старое алтайское село, но отец так ни разу на меня и не посмотрел. Его плечи были расправлены, но мне почему-то казалось, что им тяжело держать форменный китель с капитанскими погонами. Папа не притрагивался к приборам, его руки лежали на столе, и я не столько видела, сколько ощущала, как они мелко подрагивают, и это пугало меня больше, чем вчерашние слова соседки о том, что Ирочка наконец отмучилась. Это она про мою маму так сказала. Правда, я тогда толком не поняла, о чем она, а потом меня увела к себе тетя Рая с первого этажа, и я осталась у нее до самого утра, пока не пришел папа и не забрал меня в странно опустевший дом. «Сиди ровно, не елозь», – шикнула на меня баба Катя, а я покосилась на ее худое, суровое лицо и как-то разом поняла, что моя прежняя жизнь закончилась.

– Вот еще лимон возьми, от всех хворей спасает, – вернул меня в настоящее голос Ноэльи. – А хочешь, в отвар кинь.

Кроме мяты, Ноэлья положила в напиток какие-то душистые травы и мед, и по вкусу он напоминал сбитень. А когда я добавила тонкий кружок лимона, в душе шевельнулись давно забытые ощущения. Тепло пухового платка, мягкие руки мамы, вкус липового чая и шум дождя. Мои самые драгоценные воспоминания…

Я пила отвар и смотрела в окно. По стеклу моросили мелкие капли – совсем как в моем детстве. Дождь все не заканчивался, но тучи немного разошлись, и над кромкой леса появился просвет.

– Что-то Винченцо не идет, – озабоченно проворчала Ноэлья и остановилась рядом со мной. – Святой Авундий! Никак у нас гости? – взглянув в окно, воскликнула она. – И кого в такую погоду принесло?

Старушка всплеснула руками и кинулась к выходу, а я прильнула к стеклу, пытаясь разглядеть стоящего во дворе мужчину. Длинный темный плащ с капюшоном скрывал фигуру и лицо незнакомца, и единственное, что мне удалось понять, так это то, что он высокий и широкоплечий. Винченцо суетливо топтался рядом с приезжим и бурно жестикулировал, а незнакомец чуть склонил голову, слушая старика, и поглаживал коня по мокрому крупу. Интересно, герцог ждал этого гостя? И с какими вестями тот пожаловал? А что, если это он за мной наблюдал?

Я видела, как Винченцо отвесил поклон и повел вороного на конюшню, а незнакомец направился к дому, и вскоре из холла донеслись голоса: высокий – Ноэльи, и низкий – гостя.

Судя по интонациям старушки, приезжего она знала и была ему рада.

– Ньор Форнезе, давненько вы к нам не заглядывали! – частила Ноэлья. – Винченцо! Винченцо, иди доложи хозяину, что ньор граф приехал!

Гость что-то сказал, но так тихо, что я не расслышала ни слова, одно только низкое гудение.

– Давайте ваш плащ, ньор граф, – суетливо тараторила Ноэлья. – Не повезло нам с погодой, дождливое лето выдалось, льет и льет, видно, прогневался на нас святой Авундий, никакого просвета не видно. Разве ж это дело, в такую непогоду путешествовать? Да вы проходите в гостиную, ньор герцог сейчас придет. Винченцо! Где ты, старый дуралей? Беги скорее к хозяину, скажи, что ньор Форнезе приехал!

До меня долетали обрывки восклицаний, красивый бас гостя, потом послышался стук закрывшейся двери, и вскоре на кухне появилась Ноэлья.

– А ты чего сидишь? – накинулась она на меня. – Допила отвар? Бери поднос, я сейчас чай заварю, отнесешь в гостиную. Чашки пока поставь, и салфетку захвати. И фартук надень, а то на приличную служанку не похожа!

Старушка суетилась, ставя на плиту чайник и доставая из буфета посуду, всплескивала руками от избытка чувств и, не останавливаясь, бормотала.

– Ох, беда, у нас и угостить-то ньора графа нечем! – причитала она, выставляя на стол пироги с солеными и сладкими начинками, несколько сортов сыра и рассыпчатое печенье. – Хорошо хоть, кассола есть, и пуэто. Алессия, беги в кладовку, принеси паритто, – обернулась она ко мне. – И ветчину захвати, ньор Форнезе наверняка голодный. О святой Авундий, помоги! Разве же это достойная еда для ньора графа?!

Ноэлья экспрессивно воздела руки, оглядывая длинный ряд выставленных блюд, а я не удержалась от усмешки. Действительно, бедный граф! Он явно рискует остаться голодным.

– Ну что ты смеешься, глупая девчонка?! – повернулась ко мне Ноэлья. Она выглядела так комично в своем волнении, что я улыбнулась еще шире. – Ты должна со всех ног бежать в кладовую, а вместо этого стоишь тут, как статуя.

– Простите, ньора Ноэлья, уже бегу.

Я состроила серьезную физиономию и рванула к черному ходу, изо всех сил пытаясь сдержать предательский смех.

Спустя двадцать минут чай в гостиной был сервирован мной лично, и на столике, стоящем между диванами, не осталось ни одного свободного миллиметра, а ньора Ноэлья металась по кухне, как ошпаренная кошка, и причитала, что бедный хозяин и ньор Марко останутся голодными.

– Я-то думала, что ньор герцог у Ларетти заночует, как это всегда бывало, вот и не приготовила ничего, – причитала она. – Видно, разонравилась хозяину Беата, надоела. Иначе чего бы он вернулся?

– А этот ньор Форнезе, он кто? – решила я перевести разговор на гостя, который заинтересовал меня своей необычной внешностью.

Ветерийцы в большинстве своем темноволосые и смуглые, а граф оказался голубоглазым блондином. Довольно симпатичным, кстати. Но мое внимание привлекло не это. На правой руке гостя не хватало двух пальцев, а на левой щеке виднелась тонкая полоска шрама.

– Ньор Форнезе? – переспросила Ноэлья. – Глава магической гильдии, – пояснила она. – И друг нашего хозяина. Они, почитай, вместе выросли, у одного мага обучались. Это потом, когда ньор граф новому императору понадобился, видеться редко стали. Уж и не знаю, каким ветром его в нашу глушь занесло.

Вот и мне хотелось бы это узнать. А еще – понять, не он ли тот недоброжелатель, чей взгляд почудился мне во дворе.

– Ньора Ноэлья, а кассолу вы забыли подать?

Я кивнула на оставшуюся запеканку. Готовили ее на сковороде из нежного, больше похожего на творог сыра и яиц, и подавали обычно на завтрак. Но Ноэлья так хотела посытнее накормить гостя, что махнула рукой на правила.