Когда в 1517 году первые испанские исследователи высадились на побережье Юкатана, полуостров был разделен на шестнадцать городов-государств, которые стремились расширить свои границы за счет соседей, и потому междоусобные войны были явлением постоянным. Не так давно это считалось примером социально-политического упадка общества, особенно по сравнению с эпохой, которую археологи начала ХХ века, такие как Сильванус Морли, называли «Древней империей» классических времен. Но теперь мы знаем, что в действительности эта модель государства была типична для майя на протяжении всей их долгой истории. В этом отношении никогда не было «Старой» или «Новой империи» – гегемония, установленная сначала Чичен-Ицей, а затем Майяпаном, была аномалией.

Каждый из городов-государств времен Конкисты возглавлялся правителем, именовавшимся халач-виник, или «настоящий человек», должность которого передавалась наследнику по мужской линии. Он проживал в столице и управлял провинциальными городами через знатных людей, называвшихся батабами — главами знатных патрилиниджей, связанных с линиджем халач-виника[51]. Халач-виник был военным предводителем, командовавшим элитной группой храбрецов, которые назывались хольканы и вызывали страх у испанских захватчиков. Жречество также было чрезвычайно влиятельной кастой, так как большая часть жизни всех майя регулировалась религией и требованиями календаря. Особо важным был верховный жрец ах-к’ин (буквально «Тот, кто от Солнца»). В обязанности жрецов входило хранить книги и календарь, организовывать церемонии и новогодние праздники, совершать обряды и проводить жертвоприношения – как людей, так и животных.

Испанские источники, в том числе епископ Ланда, который дал нам наиболее полную картину жизни майя накануне завоевания, описывают Юкатан как процветающую землю. Население делилось на знать, свободных людей, занимавшихся земледелием, охотой, пчеловодством и т. п., и рабов. Последняя группа имела, вероятно, небольшое экономическое значение – рабство греко-римского или плантационного (до Гражданской войны в США) типа было неизвестно в доиспанской Мезоамерике.

В этой главе я лишь вскользь упомянул о горных районах Чьяпаса и Гватемалы, потому что они играют незначительную роль в нашей истории. Исключение составляет поздний доклассический период, когда единожды за свою историю майяские династии нагорья создали каменные монументы с надписями. В V веке н. э. они попали под влияние великого города Теотиуакана, огромного имперского мегаполиса, расположенного к северо-востоку от Мехико, который, по-видимому, контролировал большую часть территории майя почти полтора столетия. В какой-то момент в постклассический период банды майя-путунских головорезов (следов их грабежей в низменной части Юкатана находят все больше и больше), вторглись на нагорье, заменив местные правящие роды майя-какчикелей и киче своими династиями. Другие подобные царства известны у мамов и покомамов [29].

Киче было самым могущественным из этих государств, пока не было уничтожено самым ужасным из всех конкистадоров – жестоким Педро де Альварадо. Но вечная слава киче заключается в том, что в колониальную эпоху им удалось сохранить, записав испанскими буквами, величайший эпос майя, известный как «Пополь-Вух», или «Книга совета», признанный всем мировым сообществом выдающимся достижением литературы коренных народов Нового Света [30]. Как мы увидим, это оказалось ключом к некоторым из самых глубоких и эзотерических секретов классической культуры майя.

Открытие городов майя, почти на тысячелетие погребенных под пологом тропического леса, явилось результатом надменного характера и политической близорукости испанских Бурбонов.

Карла III, короля Испании и ее заморских владений (годы правления 1759–1788), называли и просвещенным деспотом, и величайшим представителем династии Бурбонов. Именно из-за его дальновидности и административно-реформаторского таланта неумолимый упадок Испании как колониальной державы был, по крайней мере на время, остановлен.

Помимо охоты страстью короля были образование и наука. Впервые после Конкисты королевский двор начал проявлять научный интерес к народам и природе своих колоний в Новом Свете. В истории Карл III известен тем, что ограничил власть инквизиции и изгнал иезуитов из испанских владений, но гораздо большее значение имело его покровительство наукам в лучших традициях Просвещения. К сожалению, его наследниками стали безвольный Карл IV и жестокий Фердинанд VII, из той породы Бурбонов, про которых говорили: «Они ничему не научились и ничего не забыли». Вследствие их политики в ходе Войны за независимость, которая началась около 1810 года и завершилась в 1821 году, Испания потеряла почти все свои латиноамериканские колонии.

Поскольку владычеству Испании в таких странах, как Мексика и Перу, наступил конец, научные исследования иностранных ученых, доселе невозможные в испанских владениях, стали реальностью. Значительный объем новых данных, собранных немецким эрудитом Александром фон Гумбольдтом[52], был опубликован в Европе и в юных Соединенных Штатах. Так потеря для Бурбонов стала приобретением для мировой науки.

Вернемся, однако, в Центральную Америку конца XVIII века, к заморским владениям Карла III.

Пока штат Чьяпас не был передан Мексике в 1824 году, он был частью Гватемалы, ставшей испанской провинцией со времени жестокого завоевания Педро де Альварадо. Слухи о большом разрушенном городе недалеко от деревни Паленке в Чьяпасе дошли до ушей Хосефа Эстачерии, председателя Королевской аудиенсии Гватемалы[53], и в 1784 году он запросил отчет об этом у местного чиновника [1]. Отчет не удовлетворил Эстачерию, поэтому в следующем году он отправил королевского архитектора Гватемалы для проведения расследования. Этот «профессионал» имел смелость вернуться с абсолютно дилетантским отчетом и очень плохими зарисовками того, что увидел.

В конце концов разгневанный Эстачерия остановил свой выбор на драгунском капитане Антонио дель Рио и довольно компетентном художнике по имени Рикардо Альмендарис и приказал им отправиться в Паленке. Лишь 3 мая 1787 года они достигли покрытых густыми джунглями руин в предгорьях Сьерра-Мадре-де-Чьяпас, прямо над прибрежной равниной Мексиканского залива. Собрав большое число местных индейцев майя-чоль, чтобы расчистить заросли при помощи топоров и мачете, дель Рио по итогам этой работы заявил: «…не осталось ни окна, ни дверного проема, который был бы закрыт» (к счастью для потомков, это было не совсем так).