— Клэр Хоббс, — сказала она чистым и гордым голосом и расплакалась. Слезы потекли ручьем, она уже рыдала. Мартин слегка отступил. Хейс встал, подал сигнал Хосе, и они оба вышли, оставив чашки с дымящимся кофе на столе. Мы остались втроем, двое взрослых и один ребенок. И потому что кто-то должен был это сделать, я подбежала к Клэр и обняла ее. Мы были с ней одного роста. Я обняла ее крепко, так, как умела.

Клэр лежала на боку в гостевой спальне в квартире своего отца. Она не спала и пыталась представить себе, что она — ветка плывущего по воде дерева. Она подобрала колени и обхватила их руками, вся сжавшись, чтобы казаться как можно меньше. Ей хотелось, чтобы каждая часть ее тела касалась другой части, и она чувствовала бы все свои края и все места, где кончалась Клэр и начинался мир. «Плыви, — подумала она, — плыви дальше». Хотя ей вовсе не хотелось об этом думать. Она взглянула на лампу, стоявшую на столике у кровати. Предмет, которому никогда не нужно думать. Думать, воображать, решать, волноваться — Клэр со всем этим покончила. Плыви, несомая ветром. Она даже слегка покачалась в постели, позволяя волнам перекатываться под ней, унося ее в неизвестную даль.

Но даже когда она лежала там, став предметом и отказавшись от всего, она понимала, что ничего у нее не получается. Отказаться от всего — значило заснуть, и именно этого отчаянно хотело ее тело. Но как только все начинало путаться в голове, веки тяжелели, и она все глубже погружалась в сон, Клэр немедленно возвращалась к реальности, говоря: «Нет, в последний раз я сказала, что никогда больше не буду здесь спать, и я не буду. Никогда».

Есть кому до этого дело? Она постаралась уверить себя, что никто больше о ней не беспокоится. Потому — плыви. Пусть случится то, что случится. Ведь уже случилось, разве не так?

Но в голове все еще настоятельно звучали слова: «Нет. Никогда. Нет. Нет. Нет». Клэр неохотно села. При этом то, что казалось ей непонятным шуршанием и шумом в соседней комнате, превратилось в голоса. Ее отец и его подруга, очень маленькая женщина с мальчишеской стрижкой, которая обняла Клэр, когда она заплакала.

Клэр ненавидела себя за это: завыть, как младенец, перед отцом. Но она не смогла сдержаться. Эти слезы случились, как все теперь случалось, подобно грозе — налетела, прошумела, и снова тихо. Маленькая женщина не отпускала Клэр, даже когда она опустилась на пол. Когда плач прекратился, женщина помогла Клэр сесть на стул, ни на секунду не убирая своих рук с ее плеч, отдала какие-то распоряжения высокому изумленному взлохмаченному парнишке, который, очевидно, появился незаметно для Клэр. Затем женщина присела перед Клэр на корточки и посмотрела ей в глаза.

— Ты готова? — спросила она. Через несколько секунд Клэр кивнула. Тогда, не говоря больше ни слова, даже отцу Клэр, маленькая женщина повела Клэр к двери, оттуда на улицу и дальше, через площадь, к отцовскому дому, в его квартиру.

«Они говорят обо мне», — подумала Клэр. И хотя ей совсем не хотелось этого делать, как, впрочем, ничего другого, Клэр соскользнула с постели и прошла по коридору, чтобы лучше слышать, о чем они говорят. Она села на пол и положила подбородок на подлокотник шезлонга, сделанного из кожи и металла. Клэр запомнила его со своего последнего визита в эту квартиру. А когда она была маленькой, ей казалось, что шезлонг похож на стрекозу. Клэр, по сути, и не пряталась, просто притихла. Отец и его подруга сидели за обеденным столом лицом друг к другу. Клэр было видно только лицо женщины. Если женщина посмотрит в эту сторону, она увидит Клэр.

— За эти несколько месяцев я научился читать твое лицо, Корнелия. У него свой язык, у твоего лица.

Корнелия. Имя удивило Клэр. Она вообще не думала, как зовут женщину, но как только отец сказал «Корнелия», она поняла, что ждала чего-то другого: Мег, Кейт, Джил. Что-нибудь коротенькое, как сама женщина, что-нибудь отрывистое, как команда. Корнелия. Длинное, целых три слога или даже три с половиной, и старомодное. В книге «Дом мечты Анны» есть действующее лицо, и ее зовут Корнелия. Она подруга Анны. Эта Корнелия — подруга ее отца, и Клэр совсем не была уверена, что хочет узнать ее получше. Но если Клэр захочет как-то ее называть, она сможет называть ее Корнелия.

— Мартин, — сказала женщина-Корнелия. Клэр решила, что про себя она может называть женщину этим именем, ведь никто не услышит, что она это делает.

— Я и сейчас пытаюсь. Я думаю, у меня получается. Но, наверное, я читаю неправильно, потому что не вижу в нем гнева. Ты должна на меня злиться. Любой бы разозлился. — Голос низкий и серьезный. Клэр подумала, что он прав. В лице Корнелии было все, что угодно, но злости не было.

— Злиться, — повторила Корнелия спокойно, как будто раздумывая. Она сидела неподвижно.

— За то, что вот так явился, вместе с ней. Я пока не понимаю, что случилось, но знаю, что неразбериха страшная. И я знаю, что это не твоя неразбериха, а теперь я тебя впутал. — Отец Клэр протянул руку через стол и положил ее на ладонь Корнелии. Он несколько секунд смотрел на руку, потом сказал: — Ты очень правильно себя с ней повела. Спасибо тебе.

— Не благодари меня. — Голос Корнелии звучал напряженно. — Ты думаешь, я что-то имею против девочки? Не хочу ей помочь? Твоей дочери? — Корнелия произнесла слово «дочь», как будто она его только что выучила, как будто это иностранное слово, которое она старается произнести правильно. Клэр видела, как Корнелия посмотрела на их руки на столе. Затем она убрала свою руку и немного выпрямилась на стуле.

— Мы с тобой говорим не о том, о чем нужно говорить, Мартин. Нам придется поговорить обо мне и о нас, о том, злюсь я или нет, но не сейчас. Что случилось? Что случилось с Клэр?

— Я мало что знаю. Сегодня рано утром мне позвонила девушка, взбешенная, злая, как черт. На меня, так я думаю. Она пришла убираться и обнаружила, что Клэр одна в доме. Клэр только сказала, что ее мать уехала.

— Что значит — «уехала»? — спросила Корнелия.

— Все, ничего больше. Уехала. Клэр больше ничего не сказала. Когда я приехал, Макс — так зовут девушку — ждала меня вместе с Клэр. Клэр сидела рядом с ней на диване в этой шубе, с рюкзаком на коленях, и смотрела куда-то в пространство — так мне показалось. Макс проводила нас до машины, и мне казалось, что Клэр не отпустит ее руку.

Клэр заметила, что глаза Корнелии полны слез.

— Бедняжка Клэр. Бедная маленькая напуганная девочка. — Корнелия сказала это так, что Клэр не рассердилась, хотя она не хотела, чтобы ее жалели.

— Макс что-то прошептала Клэр на ухо и положила ей что-то в карман. Только тогда Клэр ее отпустила и села в машину.

— Она сказала что-нибудь еще о матери? О том, что произошло?

— Она вообще ничего не говорила, и я решил, что лучше к ней не приставать. Когда я у нее спросил, завтракала ли она, она лишь покачала головой.

— И ты привел ее в кафе. Чтобы накормить завтраком. — Впервые в голосе Корнелии зазвучали сердитые или обиженные нотки, но едва заметные. Но когда отец снова заговорил, голос у него остался обычным, как будто он не заметил перемены.