Мать отвернулась к окну. С тем же выражением лица, какое было недавно у Насти. Как же они надоели со своими пустыми обидами!

— Мам, не думай про это до вторника. Во вторник все решится само собой. Только не психуй. Занимайся внуком. Больше от тебя ничего не требуется. Остальное мы с Лидой решим сами. По-взрослому.

Мать продолжала смотреть в окно. Ехать еще час. Целый час молчать. Но это все же лучше, чем продолжать ругаться. Молчание — это своего рода перемирие. И в магазин он, к счастью, пошел один, потому что ребенок продолжал спать. Набрал тележку с верхом. Заодно сладкое и фрукты на завтра: надо же девчонкам что-то на перекус оставить.

— Точно в ссылку нас отправляешь! — брякнула мать, посчитав пакеты.

Да, на чай лучше не оставаться. Он даже не стал отпирать ворота. Поставил внедорожник у калитки. Проверил, что все работает: свет, газ, канализация. Теперь можно и уезжать с почти что чистой совестью. Но все же они обнялись на прощанье.

— Мать, ты реально не психуй. Мы не маленькие. Разберемся.

Он разобрался и с выходными. Сказал Монике, что завтра ближе к вечеру заберёт её и они поедут в Выборг. Сказал, чтобы сняла гостиницу. И даже не понял, рада она поездке или нет.

— С сестрой все хорошо? — спросила Моника, когда он уже почти отключился.

— Так себе. Как всегда, — ушёл Иннокентий от прямого ответа, чтобы не врать. — Ладно, завтра жди звонка. Будь готова.

Он тоже ждал звонка. И вот тот наконец прорезал заполнившую весь салон громкую музыку. Иннокентий ткнул пальцем в экран и снова удивился, что не проделал в нем дырку. Теперь со всех сторон на него лился голос Насти. Снова предельно вежливый и мелодичный, как в офисе. Конечно, он может в двенадцать. Не рано. Будет ждать…

Монике он не перезвонил. Кто знает, вдруг «на работе» будет запарка и придётся отменить поездку… Хотя в это «вдруг» верилось с трудом. Большим. Но все же верилось.

И этой ночью Иннокентий тоже долго ворочался, снова курил у раскрытого окна, даже пытался принять на грудь, но вновь не получилось — к счастью, на этот раз он только повертел бутылку в руках и поставил обратно в холодильник, так и не налив в стакан. А утром вообще переставил водку в шкафчик, оставив в холодильнике лишь минеральную воду, сок, нарезку колбасы и сыра да коробочку с пирожными буше. Кажется, он мог претендовать на звание достаточно гостеприимного хозяина. Осталась какая-то малость — уйти. Но сначала следовало подвинуть диван на безопасное от краски расстояние. Он его сдвинул, обнаружил у стены мотки пыли, взял в руки пылесос и вернул диван на прежнее место: вдруг Насте надо будет нужно отметить границы росписи.

Затем сел в кресло и обвел гостиную придирчивым взглядом: не родное, все чужое, точно он пришел в выставочный зал. Впрочем, гостиная служила ему лишь кинотеатром. Гостей здесь ни разу не было. Дядя Серёжа заезжал сюда пару раз за деловыми бумагами, и все. Спальня тоже не выглядела жилой. Мать купила два абсолютно одинаковых комплекта постельного белья. Оба серые с черным, едва приметным, рисунком. Иннокентий перестилал кровать нечасто, а вот застилал серебристым покрывалом каждый день — так что его спальня тоже могла выступать образчиком современного журнального стиля. И только в ванной ему пришлось малость прибраться. И заодно побриться. В общем, Иннокентий был готов и к встрече с Настей, и к встрече с Моникой. Монике он еще не позвонил. Та все равно будет готова — ей хватит, как обычно, и получасового предупреждения.

Да и Настя в этот раз оказалась пунктуальной. Возможно, на нее так повлияла Ксюша. На Иннокентия же она произвела нежелательный эффект — он бы предпочел увидеть в юбке Настю, а не подмастерье. Но Настя оставалась в неизменных джинсах. Его так и подмывало спросить, есть ли у нее вторые, или она неделю носит одну единственную пару? Но он промолчал, даже поднял взгляд к ее лицу: ресницы на месте, а вот шевелюра малость посветлела. Выходит, краску с волос можно смыть. Пусть уж будет русой, чем штампованной рыжей шваброй.

— В холодильнике есть все для бутербродов. Плюс сок, вода, фрукты и сладкое…

— Нам ничего не надо, — отчеканила Настя и стрельнула взглядом в сторону рюкзака: — У нас все с собой.

Он уже оценил тяжесть рюкзаков обеих: девушки притащили на себе кучу красок. Надо было догадаться и хотя бы встретить бедных у метро. И вот сейчас от отказа принять угощение Иннокентий напрягся ещё больше и даже отступил к дверному косяку за поддержкой.

— Придется съесть, — хотелось сказать мягко, а вышло зло. И он поспешил объясниться: — Я до вечера понедельника здесь не появлюсь. Все испортится. Не хочешь сама, возьми домой собаке.

— Собака это не ест, — все так же нейтрально выдала Настя.

— Твоя собака должна есть все, раз она с улицы.

— Она и ест все, — ответила Настя.

Иннокентий уловил улыбку в уголке ее рта, и у него сразу пересохло в горле, но он сдержался, не облизал губы.

       — И вы все ешьте, — ляпнул и язык прикусил. Глупо вышло. И обидно. А обидеть он никого из них не желал. — Я специально для вас купил, — добавил он и перевел взгляд с одной девушки на другую. — Ну что? — У него от нервов жутко чесались ладони. — Может, все-таки показать вам рабочую площадку? Вы ж не в гости пришли, — добавил он и сразу пожалел: улыбка исчезла с Настиного лица, а на ее напарницу он даже не смотрел. — Диван я отодвину. Это так, чтобы ты оценила общий вид. Есть какие-то идеи?

— Сейчас модно псевдотрехмерные женские лица…

— Автопортрет нарисуешь? — перебил Иннокентий и снова прикусил язык, но взгляда от Настиного лица отвести не смог. Отвела она, но успела вспыхнуть.

— Я же сказала, что вам не нужна никакая роспись, — буркнула Настя, глядя уже в пол.

— Мне все нужно, — он в свою очередь потупился и обнаружил, что обе девчонки босиком. — У меня тапок нет. Так что не разувайтесь. И рисуйте, что хотите. Чтобы я вернулся в понедельник, зажег свет и сказал: вау… А что вы для этого сделаете, мне, честное слово, без разницы. Если, конечно, это не будет нечто из разряда восемнадцать плюс. У меня маленький племянник.

Настя снова смотрела на него. И ей как-то удалось вернуть во взгляд безразличие. Нет, все-таки эту Настину ипостась Иннокентий не любил. Вид сзади и вид спереди в этой девчонки очень разнился. Теперь ему больше нравилось ее лицо. Он уже сумел убедить себя в том, что все остальное можно найти в любой бабе. За это отвечала одна его ипостась, а вот в глаза Насте смотрела совершенно другая и не соглашалась с первой. Если с телом он еще мог как-то договориться, то голова отказывалась подчиняться, хотя он бы с удовольствием выбил из нее, пусть даже при помощи мухобойки, вредные мысли относительно этой девчонки. Он едет отдыхать с Моникой, и точка!

— Я нарисую абстракцию.

— Договорились. Вот ключи. Пойдем, закроешь при мне замок.