Грегор осторожно оглядел палубу. Раскачивающиеся фонари освещали мужчин и женщин, которые смеялись, обнимались, целовались, пели, танцевали, совокуплялись и пили. Никто не обращал на нас внимания, но Грегор, не переносивший сплетен, чувствовал себя сейчас не совсем удобно. Он шагнул к принцессе, жестом велел мне тоже подойти поближе и только потом тихо произнес:

— Еще до отплытия прошел кое-какой слушок, возмутивший Симона де Монфора. На далматинском[18] побережье есть город Задар…

— А-а, Задар, — сказала принцесса. — Барцицца часто вспоминал Задар и его пиратов.

— Так что там Задар? — спросил я, не раз слышавший это название, все чаще и чаще всплывавшее в ночных разговорах мужчин на палубе, но это было в ту пору, когда я дал обет не интересоваться ничем важным из того, что происходит вокруг.

Прежде чем Грегор успел ответить, принцесса объяснила мне:

— Задар соперничал с Венецией в Византийской империи и около века назад оказался в ее подчинении. А потом, примерно двадцать лет назад, он восстал и попросил защиты у венгерского короля. С тех пор Венеция пыталась вновь покорить этот город, но всякий раз безуспешно.

— Дандоло намерен предпринять новую попытку, — сказал Грегор. — С нашей помощью. По крайней мере, идет такой слух.

Джамиля округлила глаза. Я презрительно фыркнул и хотел было начать обличительную речь, но меня прервал смех Лилианы за спиной. Она подошла вместе с Отто, держа его за руку, а я даже не заметил.

— Опять глупые сплетни про Задар, — сказал Отто. — Всех это так волнует, что можно подумать, будто нас попросили осквернить Гроб Господень.

Джамиля покачала головой.

— Этот слух наверняка полная глупость. Папское войско не может атаковать католический город без всяких на то причин. Венгерский король принял крест, поэтому город находится под защитой Папы. Если вы нападете на Задар, то всю армию отлучат от церкви.

— Знаю! — печально произнес Грегор.

— Откуда тебе столько известно обо всех этих христианах? — обратился я к Джамиле.

— Я прожила среди них пять лет. А вот почему ты всего этого не знаешь? — Она обратилась к Грегору: — Неужели вы полагаете, что слух правдив?

— Поначалу я так не думал, — сказал он. — Но когда попросил Бонифация опровергнуть слух официально, он уклонился.

Наконец стало ясно, зачем Грегор читал мне эту лекцию.

— Вот, значит, какой разговор я прервал, когда мы впервые встретились, и невольно помог ему.

Грегор мрачно кивнул.

— А после он исчез.

— И тебя не взял с собой. Что по этому поводу говорит епископ Конрад?

— Конрад постоянно избегает этой темы, — ответил Грегор после секундного замешательства, но было сомнительно, что наш доблестный рыцарь настойчиво требовал разъяснений.

— Вот такие у вас вожди, — сказал я. — Один отмалчивается, второй отсутствует…

— Пусть лучше так, — весело заметил Отто. — Нам меньше от них достается.

— А я не считаю, что так лучше, — сказал Грегор, строго обращаясь к брату. — Хочу знать, что происходит на самом деле и как правильно поступить. Отлучение от церкви — хуже смерти, Отто.

— Если тебя это так волнует, обратись к своему епископу, — подстегнул я Грегора. — И не позволяй ему уклоняться от темы. Сегодня он будет здесь выслушивать исповеди. Не выпускай его с корабля, пока он не ответит на твой вопрос.

Мой совет пришелся Грегору не по нутру.

— Если он избегает говорить об этом, то, наверное, на то есть весомая причина, и было бы неуважительно с моей стороны…

— Ради всего святого, господин, ради твоей любви к Богу, поставь вопрос ребром! — настаивал я. (Оглядываясь назад, скажу, что, наверное, именно в этот момент я и угодил в ловушку Грегоровой морали. Каждый раз, переходя какой-то Рубикон, я делал последний решительный шаг, в основном просто ради развлечения, чтобы потешить себя.) — Выясни, действительно ли мы отклоняемся от курса в сторону Задара, и если так, то что ты можешь сделать, чтобы не допустить этого. Есть ли цель более высокая, чем достойное выполнение миссии папской армии?

Грегор немного подумал, кусая нижнюю губу. Только сейчас я начал разбираться в характере этого молодого человека: он принадлежал к редкой категории послушных сынов и при этом понятия не имел, как вести за собой. Золотистый свет, переполнявший его существо, когда он делал то, что от него ожидали, превращался в тепловатый серый туман нерешительности, когда ему приходилось чеканить собственные монеты. Такова была ирония судьбы, при том что он невольно оказывал огромное влияние на остальных рыцарей. Я сам был свидетелем того, как на борту «Венеры» другие воины старались подражать Грегору во всем — ив манере говорить, и в манере одеваться, и в прическе. А он этого не замечал. Он делал только то, что считал своим долгом, и предполагал, что остальные рыцари поступают точно так же. На самом деле он совершенно не привык принимать собственные решения по какому-либо вопросу. Поэтому теперь, когда его взгляд сказал, что он наконец-то готов сделать самостоятельный шаг, меня обуяла родительская гордость.

— Ладно, — сказал он. — Я поговорю с ним не откладывая.

Грегор повернулся и направился к носу корабля.

— А тебе не все равно, если армия отклонится от своей божественной цели? — спросила меня Лилиана.

Я скорчил рожу.

— У этой армии нет никакой божественной цели. Я просто хочу как можно быстрее добраться до Александрии и доставить на родину ее высочество.

— За что она тебя благодарит, — бесстрастно сказала Джамиля, хотя ее глаза чуть ли не с тревогой смотрели вслед Грегору.

— Признаю, — добавил я, не удержавшись, — что питаю врожденное неприятие тех, кто пытается завоевать себе подобных. Если это не твое, не трогай, отдай обратно или отдай взамен нечто равноценное, и тогда мы все прекрасно поладим друг с другом. Спасибо за внимание.

— Но то, что ты считаешь своим, является твоим только потому, что ты или твой народ забрал это у кого-то другого, — самодовольно возразил Отто.

Я хмыкнул с превосходством.

— Неправда. Мой народ населял нашу землю от начала мира.

— Сомневаюсь, — сказал Отто. — Кто-то там был все-таки первым.

— Да, мы были первыми! — громко огрызнулся я.

Парочки вокруг нас побросали свои дела и оглянулись.

— Сомневаюсь, — засмеялся Отто.

— Естественно, тебя ведь воспитали с этой верой, — сказала Джамиля.

Я подумал, что она хотела успокоить меня, но в ее устах это прозвучало как-то снисходительно. В голове у меня пронеслось несколько резких ответов, но я прикусил язык. Решил подождать, пока не найду доказательств своих слов, и тогда точно так же снисходительно ей отвечу, и настанет ее черед смущаться в присутствии других.