– Господи, какой же ты болтун! – Марина вылезла и звонко чмокнула его в губы. – Говорит и говорит, спрашивает и спрашивает, прямо пресс-конференцию устроил: что, зачем, почему!

– Это не пресс-конференция. Это разбор полета.

– Какой еще… разбор?

– Ну, должен же я знать, правильным ли курсом шел? Туда ли свернул…

– Ой, болту-ун! – Марина улыбалась.

– Какова эффективность проведенных мероприятий…

– Вот ка-ак укушу сейчас!

– Кусайте! Пинайте! Синяк уже есть под глазом, царапин полно.

Марина серьезно рассмотрела его лицо, поворачивая ладонями, потом стала целовать, едва прикасаясь губами:

– Да нет никаких синяков, и что еще за царапины?

– А вон – на плече!

– Ой!

– Вот тебе и «ой»!

– Это я, что ли?

– А кто? Кошка Дуся?

– Ну ладно, ладно. Прости. – И она вдруг быстро, действительно, как кошка, зализала две красных царапины у него на левом плече, а потом прошептала, щекоча губами ухо: – А ты… не разочаровался, нет?

– О чем ты говоришь? Ты что – разочаровалась? – Голос у него упал. – Поэтому ты плакала, да?

– Нет, нет! – Марина так всполошилась, что Лёшка даже засмеялся. – Мне так хорошо было, ну что ты. Как никогда в жизни.

Как никогда в жизни? Это что, просто… фигура речи? Или на самом деле? Леший задумался: как же она жила с этим… Дымариком? Вряд ли они могли часто встречаться. И где? Татьяна говорила, что Маринина мать была категорически против, да и какая мать одобрила бы роман дочери с женатым мужиком. А Марина? Сама Марина? Как же она-то? На нее это так не похоже. А что на нее похоже? Господи, мы же совсем не знаем друг друга! Не удивительно, что она так тряслась.

Лёшка попытался представить себе жизнь Марины: тайные свидания, телефонные звонки украдкой, долгие одинокие ночи, украденное счастье. Неужели она так его любила, этого Дымарика?

Марина совсем затихла у него под боком, взглянул – она заснула. Леший умилился – спит, надо же! Марина ровно дышала, потом вздрогнула всем телом – Лёшка решил было, что ей неудобно и хотел осторожно переложить ее голову на подушку, убрав руку, но Марина опять прильнула к нему, вздохнула, на секунду открыла глаза, удивленно сказала: «Лёша?» – и опять заснула, как провалилась.

Алексей сторожил ее сон и чувствовал что-то такое, чему не было названия: если это любовь, почему так больно? Если это боль, почему столько счастья? Боль, знакомая, как глазам – ладонь… И, обнимая ее, все не верил: «Господи, неужели это правда?!»

Леший не спал почти всю ночь – задремывал ненадолго, но стоило Марине вздохнуть или шевельнуться, как он тут же просыпался, каждый раз испытывая прилив неимоверного счастья: это не приснилось, это все на самом деле. Когда рассвело, он проснулся окончательно и долго лежал, разглядывая спящую Марину – вернее то, что было ему видно: макушку с торчащим вихром серебряных волос. Видеть-то не видел, но чувствовал – и даже слишком хорошо! Он зарылся носом в ее волосы, вдыхая запах – какой-то лесной, осенний, чуть горьковатый, потом поцеловал в макушку, провел пальцами по Марининой руке под одеялом, погладил по спине и чуть пониже – она потянулась и… повернулась на живот, так и не проснувшись.

Он горько вздохнул. Нет, надо вставать. Чего так лежать и мучиться.

Лёшка поцеловал Марину в плечо, укрыл получше одеялом и пошел в ванную. В коридоре у Марины висело огромное зеркало – во всю стену. Старинное, зеленоватое, оно отражало всего-навсего противоположную стену довольно большого коридора, уставленного книжными полками, а казалось, что там, в зазеркалье, какие-то таинственные пространства и глубины. Лёшка еще вчера – неужели это было только вчера? – подивился несуразной планировке квартиры: огромные коридор, кухня и ванная, но одна комната слишком уж велика, а другая – маловата. Сейчас, проходя мимо, он вдруг увидел себя в зеркале – и не узнал. Он долго задумчиво разглядывал высокого голого мужика, которого показывало ему зеркало, потом покачал головой: да-а, брат, плохи твои дела. И пошел в ванную, а отражение усмехнулось ему вслед: то ли еще будет!

Он варил себе кофе и думал: «А что, интересно, любит Марина? Крепкий кофе? С молоком? Или она пьет чай?» Он почти ничего не знал о ней, и это было так странно. Он уже понял, что Марина легко засыпает и крепко спит, а просыпается тяжело; что ей снятся страшные сны, да это и не удивительно, если вспомнить, что омут был всего несколько дней назад. Ему и самому мерещилось что-то такое, поэтому, когда Марина стала биться рядом с ним, задыхаясь, он сразу понял, в чем дело – она вцепилась в его руку и хрипло стонала:

– Вытащи меня! Вытащи! Вытащи…

Леший знал – ему еще долго придется тащить ее из этого проклятого омута.

Он усмехнулся, вспомнив, как Марина, проснувшись после первого короткого сна, томно потянулась и зевнула, потом звучно поцеловала его в предплечье и даже чуть прикусила: «Аррррр!»

– Ой! – сказал он тихо. – Караул. Кусают. Что это там за зверушка такая?

– Это я! – Она улеглась Лешему на грудь, вглядываясь в темноте в его лицо.

– Неведома зверу-ушка!

– Ага. – Марина опять зевнула. – Сколько, интересно, времени?

– Да зачем тебе?

– Так просто…

– Как ты?

– Я хорошо. – Она опять его поцеловала и снова уронила голову на подушку.

Леший, посмеиваясь, пил кофе и вспоминал прошедшую ночь. Потом прислушался: из комнаты донесся испуганный вскрик, топот, и на кухню примчалась Марина – увидев смеющегося Лёшку, она ойкнула и умчалась обратно, сверкнув голым задом: вчерашний халатик она так и не нашла.

– Иди сюда! – закричал ей Леший.

– Сейчас!

Он слышал из кухни, как Марина мечется туда-сюда, хлопает дверцами шкафа и плещется в ванной. Наконец она появилась – розовая, причесанная, в сером спортивном костюмчике – наморщила нос, принюхиваясь.

– Приве-ет! Пахнет как вку-усно! – пропела.

– Привет. – Лёшка улыбался. – Я кофе тебе сварил.

– Ко-офе мне свари-ил? На-адо же. – Марина ловко забралась к нему на колени, обняла и вздохнула.

– Признавайся: ты подумала, я сбежал?

Она покивала:

– Но я всего секундочку так думала, одну крошечную секундочку, правда-правда!

– Хорошенького ты обо мне мнения!

– Я такая соня, – словно извиняясь, сказала Марина. – Это плохо, что я столько сплю?

– Ну почему же плохо-то?! Значит, тебе требуется. Тебе надо отдохнуть, откормиться.

– А что, я очень худая, да? – Она опять с испугом заглянула Лёшке в глаза.

– Ты такая, как надо. Чудо мое… Кофе будешь пить?