– Ага. Потом. А что ты тут делал без меня?

– Размышлял.

– О чем?

– Ну, как мы с тобой жить будем и вообще…

– А как мы с тобой будем жить?

– Ты даже не беспокойся! Я обязательно найду постоянную работу – я хороший мастер, правда. В музеях, конечно, платят мало, но у меня всегда была халтура, да и сейчас есть две отложенные, и еще третья, но там надо у заказчика работать, а мне пока не хочется. И деньги есть – я заработал, да и не тратил почти ничего в последнее время. Мне только надо место разгрести где-нибудь, я посмотрел – в маленькой комнате можно. Если там кое-что вынести, так и мольберт войдет. Столярку я найду, где делать: пристроюсь к кому-нибудь из ребят в мастерскую, а остальное здесь. Так что все будет хорошо, ты не думай. Одену тебя как куколку.

– Как куколку! Это как?

– В соболя и жемчуга!

Марина рассмеялась. Пока Алексей рассказывал, как они будут жить, Марина серьезно его разглядывала, время от времени притрагиваясь кончиками пальцев к его лицу: обвела линию бровей, погладила щеку – Леший тут же вспомнил, что не брился, да и нечем! – потрогала кончик носа… Так кошка трогает любопытной лапкой незнакомый предмет, прежде чем обнюхать. Каждый раз, когда она медленно взмахивала ресницами или прикасалась к нему, Леший мгновенно забывал, о чем только что говорил, и беспомощно улыбался.

– И ты обо всем этом размышлял?! – В ее голосе звучало уважение. – Надо же, какой ты хозяйственный! А я совсем непрактичная. И мне так мало нужно! И еды, и вообще. Ну да, ты вон какой большой, тебя же кормить надо!

– Меня обязательно надо кормить, иначе я на людей бросаюсь.

– Ой! Нужно же завтрак приготовить. Я сейчас сделаю что-нибудь!

– Ты знаешь, какая засада: там еды совсем не осталось! Мы с тобой ночью все подъели.

– Я сейчас сбегаю, куплю. А чем тебя кормить? Ты, наверное, мясо ешь? Я умею готовить, ты не думай. Ты расскажешь, что любишь, ладно? Я, знаешь, почему такая непрактичная? У меня возможности не было никакой. Правда! Мама всегда была главная. Она хозяйством занималась, а я так, на подхвате…

Леший просто не дышал, опасаясь спугнуть Маринину неожиданную откровенность: он прекрасно сознавал, что все это время один «выступал на арене» – заговаривал Маринины страхи и валял дурака, а она только молчала и улыбалась, а теперь вдруг разговорилась.

– А мама твоя кем была?

– Библиотекарь. В техникуме. У них очень хорошая библиотека, старая, я там часто паслась. Мама была очень строгая, замкнутая. Недоступная. И не слишком ласковая. Я любила, когда она мне волосы расчесывала – утром и вечером, по сто раз щеткой. Так приятно! Я про нее и не знаю почти ничего, она никогда мне не рассказывала про свою жизнь, про отца. Я спросила один раз, уже взрослая, она сказала: «Он умер до твоего рождения» – и все. Но я не особенно страдала, правда! Нет отца – и нет, ладно. Мы с ней жили, знаешь, как-то рядом. Каждая сама по себе. Сидели с книжками по комнатам. Мама еще вязала. На продажу вязала. Красивые вещи получались, даже пальто однажды сделала. Так что вязать я тоже умею! Хочешь, тебе свитер свяжу?

– Свитер?..

Леший смотрел на нее во все глаза, слушая эти невозможные рассказы: он не мог и представить такой жизни в семье – что это: каждый сам по себе! У Злотниковых была очень дружная семья – «итальянский домик», как говорил отец: оба темпераментные, родители то и дело со вкусом скандалили, а потом так же мирились. Страсти выплескивались через край, но через край выплескивалась и взаимная любовь. А тут… Бедная Марина, поэтому она такая… сдержанная. С неласковой матерью росла! Его мать, Лариса Львовна, могла и треснуть своего непутевого сына так, что мало не покажется, но любила очень – и он всегда эту любовь чувствовал.

– Мама готовить не очень любила. Пирогов не пекла, так, тортик из магазина. И вообще, это не главное было – еда. А ты любишь пироги?

– Люблю.

– Танька хорошо печет, она меня научит! Как это тесто делается, не представляю…

– Да я сам тебя, чему хочешь, научу. Ты еще не знаешь, как я готовлю. Я все умею!

– И пироги?

– Ну, если только пироги. Мать печет знатно! Вот она тебя в два счета всему научит. А то – Танька!

– А ты?.. Ты правда хочешь?.. Чтобы я с твоей мамой познакомилась?

– Конечно, а как же.

– Я боюсь.

– Ну, еще чего выдумала. Она, конечно, громкая такая, и поворчать любит, но ты ей обязательно понравишься!

– Как ты можешь знать?

– Знаю. Да и рассказывал я про тебя.

Марина так удивилась, что просто вытаращила глаза:

– Как рассказывал? Когда?

– Еще тогда. Давно. Ну, после Татьяниного дня.

– И что ты рассказывал?

– Что встретил женщину своей мечты…

– Это я? – уточнила Марина.

– Это ты.

Леший изнемогал: она так уютно угнездилась у него на коленях, так серьезно таращилась на него, так доверчиво обнимала за шею! Ее глаза сияли, бледная кожа чуть розовела на щеках и мочках ушей. Шевелились, то улыбаясь, то произнося слова, нежные губы, которые он уже столько раз целовал – и при мысли о том, что он еще с ней делал, у Лешего совсем помутилось в голове! Чувство, что переполняло его, не имело названия: любовь, сострадание, страсть, умиление, желание, нежность сплелись в такой клубок, что уже и не распутать никогда. Леший ощущал внутри себя что-то вроде бушующей океанской волны, способной просто разнести его на кусочки – еще чуть-чуть, и все. С этим надо было что-то делать, и срочно…

– Я должен тебя написать, – забормотал он. – Точно. Что ж я сразу не сообразил! Я тебя напишу! Прямо руки чешутся… Только… Вот черт, тут же ничего нет, ни красок, ни кистей, надо к матери съездить, привезти все, и мольберт… Что?

Глаза у Марины стали совсем огромными:

– Ты что ли будешь мой портрет писать?!

– Сначала эскизы, в карандаше, потом маслом, да. Придется тебе позировать, раз уж связалась с художником. Да, у тебя есть обогреватель какой-нибудь? А то прохладно в квартире, озябнешь еще! Марин, а если я сегодня съезжу, а? К матери? Ты пока то-сё, обед приготовишь, а я смотаюсь? За продуктами сбегаю и поеду? Я быстро, одна нога здесь, другая – там!

– Обогреватель есть где-то. А почему это я озябну? Ты что?.. Ты хочешь меня… обнаженной писать? – с ужасом спросила Марина.

– Ну да. – Леший с изумлением увидел, что Марина вся залилась краской. – У тебя такое красивое тело. А грудь – так просто само совершенство! Я, правда, еще не все рассмотрел как следует… Марин, ты что?

– Я не могу. Я стесняюсь. – И она опять уткнулась ему в плечо – спряталась. Леший не знал, плакать ему или смеяться:

– Марин, ты меня стесняешься? Меня? Да я же тебя уже видел, – зашептал он, целуя ее горящее огнем ухо. – И целовал, и трогал везде, и вообще! Как ты можешь меня стесняться, ты что?