Ничего не бойтесь: ни себя, ни законов, ни Бога. Глупости, чего вам бояться, вы же — хороший человек, черт бы вас побрал! Идите, закажите своего конкурента. Любовника, любовницу, жену, мужа. Прекратите уже бояться! Решитесь уже пройти по короткому пути и можете заказывать праздничный ужин в ресторане подороже, где соберутся хорошие люди отпраздновать ваше оправдание.

Это, может, и не будет ни правильным, ни правдивым, ни праведным приговором, но зато будет оправдательным. Разве нужно, чтобы считаться хорошим человеком, что-нибудь еще?

— Что-нибудь еще? — Официант вежливо переломился пополам.

— Э-э-э… да… еще кофе…

— Конечно.

Прошла неделя с тех пор, как NN оправдали, а меня пытались пристрелить. За это время моя семья вернулась в город, я взял привычку посреди дня проводить час в кафе на углу и не думать ни о чем.

С Полозовым я говорил по телефону. Он спокоен, как всегда. Левин утроил охрану, но складывается впечатление, что и он ожидал именно такого исхода дела.

Я мало чего боюсь в этом мире, но спокойное, рабочее приятие ситуации, в которой человек, вина сообщников которого по обвинению в организации и исполнении заказного убийства полностью доказана, оказывается оправдан перед законом, и сыщик, его поймавший, и человек, которого хотели убить, оба пожимают плечами и уже даже не спрашивают меня о дальнейших планах, пугает до чертиков…

А может, я не прав, и бояться нечего? В конце концов, что такого уж страшного произошло? Прецедент? Разруха в головах? Все пройдет. И это тоже. Пройдет настоящее, и настанет будущее. Такое же, только хуже. В котором будет больше оправданий и меньше правды. И однажды, когда дети спросят нас: «Эй, как же так?», мы, покачав седыми головами, будем привычно оправдываться: «Время такое, детки… Никто не виноват… Что тут поделать… Мир прекрасен, и люди кругом смотрите какие хорошие…»

Они боятся эвтаназии, потому что — как же, как же! — «жизнь — великое благо», и позволяют другим людям умирать в муках, лишь бы не брать на себя ответственность. Они посадят вас за сигарету марихуаны, но доставят героин дипломатической почтой. Они расскажут вам, что вообще воровать плохо, но если воровать у государства, то это вроде как и ни у кого, потому что государство у нас до сих пор ничье, и, похоже, что это навсегда. Хорошие люди мирятся с жестокостью, глупостью, подлостью, с ненасытной дьявольской жадностью других хороших людей, тем самым делая такое положение вещей нормальным.

Мы, хорошие люди, говорим одно и делаем другое, и новое поколение растет, все больше разуверяясь в окружающем мире и самих себе, оно имеет все меньше сил и возможностей когда-нибудь выйти из-под всемогущей власти денег.

Нет суда страшнее, чем суд совести, поэтому многие от нее отказываются.

Своим детям вместо правды мы оставим деньги.

И великое Оправдание.

* * *

Я в тюрьме. Точнее в СИЗО, но все одно: на окнах решетки, а значит — тюрьма, как ее ни называй.

Тюрьмы бывают разные. Все они называются исправительными учреждениями, хотя, на мой взгляд, большинство из них такого права не достойны, потому что никакого отношения к исправлению не имеют. Их цель — запугивание, унижение и слом людского духа тех, кто сюда попал, это месть общества «хороших людей» — оказавшимся по эту сторону колючки.

Конечно, есть закоренелые убийцы, сумасшедшие ублюдки, людоеды в переносном и буквальном смыслах, существа, которых по закону нельзя уничтожить, но никакой возможности допускать их не то что в общество, но и к другим сокамерникам тоже нет.

И все же в большинстве случаев за легендарным «Вор должен сидеть в тюрьме!» в России потерялось (а может, никогда и не было) собственно «исправительное» назначение тюрем, говорящее о желание общества вернуть себе тех, кто оступился. Оно и понятно: где жизнь — война, не до перспектив, задача — выжить сегодня. О дне завтрашнем подумаем завтра. А сегодня — тюрьма есть тюрьма, recycle bin для «отбросов общества».

Глядя на отбросы, правда, многое можно понять об обществе.

В Норвегии есть такая тюрьма, называется Хальден. Я там был, ради интереса, пока охотился на норвежского лосося.

Содержание одного человека в камере с холодильником и телевизором обходится норвежскому бюджету в $185 тысяч ежегодно. Вокруг здания тюрьмы 30 гектаров леса, где заключенные могут гулять без присмотра охранников.

В супермаркет заключенных пускают раз в неделю. Там можно купить ваниль в стручках, гарам масалу или отборную говяжью вырезку за $60/кг.

Есть своя музыкальная комната, оборудованная по последнему слову техники студия, в которой репетирует тюремная группа и записывается ежемесячная радиопередача.

Зарплата заключенного $9 в день. После теракта Брейвика они скинулись на дневную зарплату, чтобы купить цветы в память о жертвах.

Начальник тюрьмы Аре Хейдаль, как в легендах. У него в подчинении 340 человек полицейских — на 250 заключенных.

В Норвегии тюремные охранники должны проходить специальную двухгодичную программу обучения, включающую курсы лекций и семинаров по правам человека, этике и юриспруденции.

Находиться в камере нужно с 8.30 вечера до 7.30 утра, в остальное время можно либо работать (это не обязательно), либо заниматься своими делами. По словам директора тюрьмы, ни нападений на охрану, ни драк в Хальдене практически не бывает. Попыток побега пока тоже не было. Бежать не нужно. Не «некуда», а «не нужно».

Общение с внешним миром, конечно, ограниченно, но заключенные имеют право на три разговора с семьей в неделю и длительные свидания в отдельном домике.

Что вы испытаете, узнав это? О чем вы подумаете, узнав о том, что норвежские преступники живут на несколько порядков лучше, чем вы, законопослушный гражданин? Злость? Раздражение? Досаду? Этих бы козлов да во Владимирский централ? Унизить? Еще ниже? Чтобы ниже вас, нормальных людей, еще ниже, еще, чтобы знали, почем фунт лиха, ведь не может же, не должен преступник жить по-человечески, ибо он — преступник!

Желание унизить характерно для того, кто был унижен сам. Унижен, оскорблен и закреплен в этом положении как в нормальном. Такова наша суровая российская действительность — унижай или будешь унижен: более 70 % заключенных российских тюрем вновь возвращаются обратно.

Норвежские же «сопли в шоколаде» приводят к тому, что всего 20 % людей (людей!), вышедших из норвежской тюрьмы, попадают туда снова в течение 2 лет. Даже в других европейских странах таких в три раза больше, не говоря уже о России.

Наши тюрьмы — это школы мести, где вам, уже беспомощному, общество отплатит за нанесенную обиду сторицей и заразит вас ненавистью и желанием отомстить за потерянные года, за лишения и боль, возобновляя порочный круг зла, за который «хорошим людям» лучше никогда не выходить.

Мычание электрического замка.