Эдуард был слишком правдив, чтобы разуверять ее на этот счет, но любезно заметил, что не питает симпатии к «синим чулкам», и позабавил Клару парадоксом, что самые разумные представительницы ее пола далеко не всегда самые умные. Она весело рассмеялась.

— Именно это я и имела в виду, говоря, что Венеция найдет лорда Деймрела скучным. Думаю, ему никогда не приходит в голову сказать что-нибудь остроумное.

Таким образом, пока леди Денни пыталась утвердиться в мысли, что Венеция слишком здравомыслящая девушка, чтобы полюбить повесу, Эдуард подбадривал себя, представляя Венецию, скучающую в обществе Деймрела. И так как никто из них не видел ее на протяжении солидного промежутка времени после обеда в Эбберсли, их благодушия не нарушали сведения о том ощущении счастья, которое делало еще более яркой красоту мисс Лэнион.

Обри оставался в Прайори десять дней, и даже погода словно решила сделать их безмятежными для его сестры. Лишь один день был сырым и холодным, но золото осеннего пейзажа проникло в дом, ибо Деймрел зажег камин в библиотеке, и пламя поблескивало на тисненых корешках книг, заставляя их блестеть, как осенние листья на солнце. Деймрел перенес Обри вниз и уложил на диван. Они втроем с Венецией играли в крибидж[24], рассматривали альбомы с гравюрами, открывали редкие сокровища на книжных полках и горячо спорили обо всем — от сущности материальных вещей до предположения, будто вороная лошадь без единого белого пятнышка должна непременно быть вздорной и норовистой. Потом Деймрел показал свой греческий альбом, приведя Обри в экстаз, а няня, устроившись у окна с неизменным кружевом, удовлетворенно взирала на группу у камина. Лэнионы склонили головы над книгой — Венеция сидела на полу у дивана, Обри что-то объяснял ей, и оба время от времени поднимали взгляд на Деймрела, прислонившегося к спинке дивана, засыпая его вопросами. Няня смотрела на Венецию и Обри как на детей, а на Деймрела как на взрослого, добродушно позволяющего им приставать к нему. Возможно, не следовало разрешать им запросто общаться с грешником, но, хотя Писание предупреждает, что грешные подобны бурному морю, чьи воды извергают грязь и мерзость, оно также велит остерегаться клеветников и лжесвидетелей. «Всякий друг разносит клеветы», — говорил пророк Иеремия, и достаточно было посмотреть вокруг, чтобы понять, как правдивы эти слова. Няня все более склонялась к мысли, что его лордство был жертвой наветов. Она видела, что он держится, как подобает джентльмену его возраста, и ведет себя с мисс Венецией и мистером Обри скорее как дядя, чем как соблазнитель, прекрасно понимая, как нужно обходиться с такой своевольной нарой. Если его лордство в самом деле сбежал с замужней леди, то это произошло много лет назад, и няня знала, что из себя представляют подобные женщины. Помоги Небо тому молодому человеку, в которого вонзит коготки одна из этих шлюх! И если всего год назад в Прайори и впрямь творились нечестивые дела… Ну, Писание велит грешным становиться на путь истинный, и, возможно, его лордство так и поступил. Няня знала лишь то, что сейчас здесь не происходит ничего нечестивого.

Деймрелу понадобилось три дня, чтобы обвести няню вокруг пальца. Обри едва не испортил дело, начав хихикать, когда Деймрел соглашался с ней, что пустая затея пытаться избавиться от моли, зачехляя всю мебель, что стулья, столы и шкафчики в гостиных необходимо полировать, что весь дом следует привести в порядок. Этого было достаточно для няни, которой в Андершо никогда не дозволялось посягать на сферу деятельности миссис Гернард. Но миссис Имбер, создание робкое и беспомощное, делала все, что ей скажут, и была только рада советам и указаниям. Няня, с величайшей неохотой приехавшая в Прайори, теперь наслаждалась пребыванием здесь и не собиралась уезжать, пока с помощью Имберов, жены садовника и толстой девушки из деревни не поставит весь дом с ног на голову, как с негодованием характеризовал ее намерения Имбер. Впервые с тех пор, когда она царствовала в детской Андершо, няня обрела неограниченную власть и, придя к выводу, что Деймрела можно не опасаться, ослабила бдительность и бродила по огромному, беспорядочно сооруженному дому, теребя своих рабов и так глубоко погрузившись в хозяйственные дела, что не замечала блеска в глазах Венеции и не подозревала, что, когда ей казалось, будто ее воспитанница отправилась домой, та в действительности сидела с Деймрелом в саду, гуляла с ним по берегу реки или позволяла ему сопровождать ее в Андершо самым длинным маршрутом.

Конюх и слуга Деймрела были в курсе дел, но Нидд не рассказывал няне, сколько часов провела в конюшие Прайори лошадь, запряженная в двуколку Венеции, а Марстон не сообщал ей, когда Венеция уезжала домой в компании его хозяина.

Нидд считал положение несколько странным, но когда делился этими мыслями с Марстоном, получал в ответ непроницаемый взгляд. Однако Марстон тоже находил происходящее странным, так как соблазнять молодых невинных леди было совсем не в духе его лордства. Возможно, он был слишком связан традициями, чтобы путаться с девушками благородного происхождения, но за все годы служения лорду Деймрелу Марстон ни разу не видел, чтобы тот волочился за такой леди, как мисс Лэнион, или вел себя с кем-либо из своих возлюбленных так, как с ней. С того дня, как лорд Деймрел доставил в дом мистера Обри, он ни разу не скучал и не пребывал в мрачном настроении. До сих нор его лордство редко задерживался в Прайори больше чем на день-два, а сейчас даже написал лорду Флейвеллу, что не сможет приехать в его охотничий домик. Вернутся ли они в Лондон, когда мистер Обри покинет Прайори? Милорд не строил конкретных планов, но думал, что на какое-то время останется в Йоркшире.

Возможно, лорд Деймрел забавлялся новой разновидностью флирта, но это походило на серьезное ухаживание. Если так, то Марстона интересовало, знает ли мисс Лэнион, какую жизнь вел его лордство, и что скажет об их отношениях ее старший брат.

Марстон был бы шокирован, узнав, как много известно Венеции и как ее забавляли самые скандальные похождения Деймрела, и его поразила бы та непринужденная дружба, которая возникла между этой странной парой.

Незнакомый человек мог бы принять их за родственников, настолько откровенными и лишенными церемоний были их разговоры, абсолютно непохожие на праздный флирт. Приняв в качестве тактики хорошо известной ему игры роль fidus Achates[25], Деймрел вскоре стал давать Венеции советы по поводу ведения дел старшего брата или обсуждать с ней трудности, возникающие вследствие твердых намерений ее младшего брата позволить своему мощному интеллекту окончательно изнурить хрупкое тело. Впрочем, он прямо предупреждал, что у нее мало надежды отвлечь Обри от его всепоглощающей страсти к знаниям.

— Обри слишком долго был одинок. Если бы его удалось отправить в Итон, он, несомненно, завел бы там друзей, а сейчас у него их только двое — вы и тот старый пастор, я забыл его имя, о котором ваш брат рассказывал. Ему необходимо общаться со сверстниками и преодолеть страх оказаться жалким и презираемым.

Венеция бросила на него красноречивый взгляд: