– Обязательно. Двести сорок долларов. Я заплатил их за информацию.

Инспектор рассмеялся, перевел хозяину, который тоже улыбнулся и достал чековую книжку.

– Извините, господин инспектор, но я платил из своего кармана наличными, – сказал Гуров и встал. – Впрочем, мне надо идти.

– Господин полковник! – Голос инспектора прозвучал начальственно.

Гуров вернулся в кабинет, безразлично подумал, что штатский не иначе как министр, и, медленно выговаривая слова, ответил:

– Я – господин полковник много лет, в отличие от вас своего звания не скрываю. Вы же, будь хоть генералиссимус, меня можете только просить. И хотя вы мне неприятны, я вас успокою. Наркотик готов к отправлению, мешать его вывозу никто не собирается. Уверен, что дельцы, которые его сюда засунули, почувствовали дыхание Интерпола и больше здесь в ближайшее время не появятся. Ну, может, сегодня-завтра здесь кто-нибудь умрет ненароком.

– Ни в коем случае! – вскинул руки Назих-бей, которому штатский быстро перевел сказанное.

– Человек смертен. Ни пистолетов, ни ножей никто применять не будет. Человек умер, врачи констатируют инфаркт.

– Не могу вас понять, вы интеллигентный человек. Москва дала на вас великолепные отзывы, а ведете себя вы более чем странно. Гостиничный бизнес – основа Анталии, миллионы, а вы о ста долларах говорите.

– Простите, двести сорок, – поправил Гуров.

Хозяин понял, снял телефонную трубку, что-то сказал; когда он ее положил, дверь кабинета бесшумно открылась, вошел, кланяясь, администратор, положил перед хозяином конверт и так же бесшумно вышел. Инспектор рассмеялся:

– Вы, русские, тоже поняли, что деньги – сила, – он взял конверт, протянул Гурову.

Полковник повел себя неприлично и открыл конверт, поморщился, взял из толстенной пачки несколько банкнот, остальные в конверте положил на стол.

– Спасибо, господа, мы в расчете, – кивнул, шагнул к двери, вновь остановился: – Я постараюсь, чтобы в вашем отеле никто не умирал от инфаркта. За это вы мне обещаете арестовать человека, которого разыскивает Интерпол.

– Зачем это вам? – раздраженно поморщился инспектор. – В Москве он пересечет границу, и ваша взяла.

– Я гуманист. Хочу, чтобы последним воспоминанием перед арестом у человека остались море и пальмы.

Накануне отлета, рано утром, четверо русских парней покинули отель и отправились в город.

Мария поднялась ни свет ни заря, металась по номеру, кричала, что немедленно желает вернуться в театр, который обожает лютой ненавистью, и ей обрыдло это животное состояние ничегонеделания. Гуров прятался под одеялом и молчал.

– Между прочим, несчастного мальчишку убили неделю назад! А Немезида что-то задерживается!

Гуров выпрыгнул из постели:

– Мальчишку убили не между прочим, а кастетом. А дама, имя которой вы изволили упомянуть, является не по щучьему велению, а когда пожелает. Иначе на этом шарике было бы все слишком просто. А вы, мадам, хоть и великая актриса, слегка остыньте, не то взорветесь ненароком. Ты, радость моя, завтракай одна, я тут приглашен на презентацию.

Солнце поднялось уже довольно высоко, когда к отелю подкатило такси. С переднего сиденья неторопливо вылез Борис, остальные «мальчики» высыпали из машины веселее. Неожиданно из-под густых ветвей неизвестного Гурову экзотического дерева выползла голубая машина с мигалкой на крыше, с надписью «Policia» на борту. Из машины вышли трое элегантных мужчин. Вид у них был такой, словно им в почетный караул заступать, подошли к Борису, мгновенно защелкнули на его запястьях наручники, взяли под руки, поволокли к своей машине.

– По какому праву? – успел прохрипеть тот и осекся. Дверца захлопнулась, машина укатила.

Трое «качков» каким-то образом съежились, взглянули на безучастные лица охранников, один из них взглядом показал на Гурова, которого «ребята» до того момента не видели.

– Лев Иванович, чего делается? – Сергей и Николай подбежали, Алан застыл как вкопанный.

– Что делается? – Гуров хлестнул прутиком по брючине. – Полиция есть везде, у нее работа. Пошли завтракать.

Сергей и Николай шли по бокам Гурова. Алан плелся сзади.

– А за что Борьку взяли, может, выпустят до завтра?

– Это вряд ли, – флегматично ответил Гуров.

– Да за что его? За что?

– Знаю, но не скажу, – Гуров остановился, встали и остальные. – Вы, ребятки, какой-то каракулевый бизнес проворачиваете, так бросьте немедля. Постарайтесь свои деньги вернуть, завтра уматывайте. И никогда, слышите, никогда о бизнесе не помышляйте! Вы для такого дела не годитесь! Вы мне на слово поверьте. Я понимаю! – Он швырнул прутик в кусты и зашагал в ресторан.

– А я знал! – прошептал Алан. – Клянусь здоровьем мамы, знал!

– Чего ты знал? Чего? – вытаращились дружки.

– Он большой ментовский начальник.

Концертный зал походил на опрокинутую чашу, дно которой являлось сценой, стенки обвивали стулья, а небо и звезды служили лучшими в мире декорациями.

Мария сидела в одном из кресел верхнего ряда. Гуров и Еланчук прохаживались за ее спиной, напряженно, однако тихо беседовали.

– Сегодня Петр зашел в администраторскую и объявил, что Аэрофлот пальму перевозить отказался, потому он ее оставляет в подарок отелю. – Еланчук не рассказывал, а рассуждал. – Грубый прием! Но сработал. Когда фокусник показывает тебе живого петуха, ты, хочешь не хочешь, смотришь на петуха и забываешь о левой руке фокусника.

– Не грубая работа, а грубейшая ошибка! – усмехнулся Гуров. – Показав нам пальму, они доказали, что наркотик у них.

– У кого именно?

– В Москве станет ясно. Так я читал Эдгара По и прекрасно помню его рассказ «Пропавшее письмо». Ты убежден, что ликвидатор стоит рядом и похлопывает по плечу?

– Уверен, – ответил Еланчук. – Кто из нашего окружения меньше всего похож на убийцу?

– Катя, – ответил Гуров.

– Вот ты и сказал, – Еланчук остановился и начал тереть ладонями уши. – Я всегда так делаю, когда хочу протрезветь.

Катя Чумак, она же Екатерина Дуглас, в восемьдесят шестом году судима в штате Техас за отравление своего мужа. Освобождена из зала суда за недоказанностью.

– Хорошая у Гиви подруга, – заметил Гуров.

– Катя характеризуется как умная, волевая, целеустремленная женщина. Она проиграла в различных казино все состояние мужа, живет на средства некоего любовника, в кредитоспособности которого налоговая служба сильно сомневается.

– И что ты собираешься с ней делать?

– А ничего, – Еланчук пожал плечами. – Она никакого преступления не совершала, к моему заданию отношения не имеет.