Она умолкла, облизнула губы, Роман сбросил ногу с ноги, и Катрин обнаружила ответ на свой незаданный вопрос.

– Ага, – промурлыкала она, глядя на его напрягшиеся джинсы. – А застежка у тебя здесь какая, пуговицы? Вот хорошо, я люблю джинсы с пуговицами.

Она его чуть с ума не свела, пока расстегнула эти тугие (джинсы куплены всего три дня назад, как раз перед тем самым походом в Лувр) болты. Страшная сила таилась в ее мягоньких, цепких пальчиках!

С нескрываемым удовольствием она оглядела то, что наконец-то открылось ее взору. Потом нажала еще на какую-то кнопку, и сиденье Романа медленно откинулось назад. Как только оно окончательно утвердилось горизонтально, Катрин ловко вспрыгнула на него верхом и поддернула юбку с разрезами по бокам.

На ней были чулки и пояс с резинками, а трусики… Нет, трусики она не носила.

– Я сразу понял, что ты шлюха, – пробормотал он, стаскивая с нее курточку и пуловер (сегодня голубой, но с таким же глубочайшим вырезом, как тот розовый, в котором она была в прошлый раз). Гладкое, налитое тело. Застежка черного кружевного бюстгальтера оказалась спереди. Потрясающе удобно – разок нажал, и вот оно, почти ненатуральное бело-розовое богатство.

Стиснул пальцами коралловые соски, начал их поглаживать. Катрин запрокинула голову, охнула. Когда заговорила, голос ее дрожал:

– Почему это я шлюха?

– Потому что ты носишь чулочки и ходишь без трусов, – простонал Роман. – Пусти меня к себе, скорей!

«Господи, какие же вы, женщины, однообразные», – подумал, наконец, Роман, когда уже смог думать.

Он самодовольно считал себя кукловодом, этот пупсик, этот маленький Адонис, из-за которого уже вступили в борьбу прекрасные богини.

Известно, чем все это закончилось для Адониса. А кому неизвестно, пускай сходит в Лувр, отыщет в павильоне Ришелье скульптурную группу «Умирающий Адонис» и прочтет на прикрепленной рядом табличке его печа-альную историю.

Дело в том, что Ланской влюбился в Екатерину. И решил вывернуться наизнанку, влезть в долги, но условие выполнить.

Александр Ланской, несмотря на свою яркую мужскую красоту, принадлежал к той породе никогда не взрослеющих мальчиков, которым вечно нужна нянюшка – и в жизни, и в постели. Таких юношей мало привлекают свежие нераспустившиеся бутончики, от которых сходят с ума мужчины в летах. Ланской ценил в женщине шарм, который приходит с опытом, не только любовным. Он был вечный ученик, готовый восторженно учиться и обожать свою наставницу. Ответить отказом на наглые требования Потемкина он был не в силах. Выполнил их, заплатил выкуп за даму своего сердца и приобрел нового друга и покровителя.

Когда Екатерина узнала об этой истории, она была готова убить Потемкина. Ну а если взглянуть на дело с другой стороны? Все, что ни делается, – к лучшему. Если бы не Потемкин, она бы никогда не узнала, как много значит для Саши. Он ведь любит ее – любит! И жажда мести уступила полному оглушительному счастью.

А на Ланского обрушился водопад монарших милостей.

Теперь он был пожалован в действительные камергеры с армейским чином генерал-майора, шефа кирасирского полка и награжден орденами Полярной звезды, Белого орла, Святого Станислава, Александра Невского и Святой Анны. Вскоре он будет удостоен главного придворного отличия – звания генерал-адъютанта при ее императорском величестве. Это звание в те времена доставалось (и то не всегда) только генерал-фельдмаршалам и генерал-аншефам.

Теперь их осталось только двое: мачеха и пасынок. Сколько Роман себя помнил, Эмма всегда присутствовала в его жизни. О нет, считать ее второй матерью ему никогда в голову не приходило; скорее, она была тетушкой – умной, насмешливой, довольно щедрой, но державшейся в стороне от его жизни. Называть себя тетей Эммой она не позволяла – только по имени. Роман всегда ощущал, что как человек он ей не слишком интересен. И слава богу, зато не донимала дурацкими вопросами: как учишься, а покажи-ка дневник… Эмма просто появлялась, просто улыбалась, просто поглядывала – то равнодушно, то с насмешкой. Она никогда не отказывалась погулять с Ромкой или посидеть с ним, если родителям нужно было когда-нибудь уйти, она пела ему колыбельные песенки, особенно часто эту:

Она читала Ромке «Волшебника Изумрудного города» и «Приключения Буратино», а потом «Приключения Калли Блюмквиста» (Эмма обожала эти детские книжки), но в вопросы воспитания никак не вмешивалась, нотаций не читала, а когда мать за что-нибудь на него сердилась и призывала Эмму в арбитры, улыбалась и качала головой:

– Нет, Галина, воспитывай его сама. Ты же знаешь: я ничего не понимаю в маленьких мальчиках. Я предпочитаю старшее поколение.

Роман вырос с этими словами. Они странно на него действовали, они заставляли его торопить детство, юность, мечтать о взрослении – тогда он сможет разговаривать с Эммой на равных! Он почему-то не учитывал, что лет прибавляется не только у него, но и у Эммы и что она навсегда останется старше, всегда будет смотреть на него чуточку свысока, с высоты своих лет и каблуков.

Впрочем, кое-что с возрастом все же менялось. Менялось выражение, с каким она поглядывала на Романа. Исчезли скука и насмешка, появился затаенный, тревожащий интерес. Она стала задавать ему вопросы – легкомысленные, веселенькие вопросики, которые невероятно волновали Романа. Бог знает почему, но волновали!

Вот Эмма вскинет свои и без того круто изогнутые ухоженные брови и небрежно спросит:

– Что, пупсик, много сердец разбил за последнюю неделю?

Или, накручивая на палец локон пышных волос:

– Говорят, какая-то девица с моста в Волгу бросилась, в «Вечере трудного дня» передавали. Это не из-за тебя случайно?

Или, расхаживая перед ним в своих обтягивающих джинсах, просто скажет что-то вроде:

– Галина, что это на полу сегодня скрипит, не пойму, песок? Стекло битое? – Приподнимет ножку, осмотрит подошву туфельки, протянет насмешливо: – А, понятно!

– Что там такое? – с любопытством вытянет шею мать. – Что, Эмма?

– Что-что, осколки разбитых сердец, которыми усеян жизненный путь нашего пупсика.

И ха-ха-ха! Мать сначала рассердится:

– Ты мне мальчишку портишь!

Роман чувствует себя дурак дураком, но Эмма опять вскидывает брови:

– Ты на меня обижаешься, что ли, пупсик? Да, пожалуйста, обижайся. Мне все равно.

Вот какой смысл сердиться на человека, которому твое отношение до лампочки? И ты снова понимаешь, что нечего засматриваться на ее обтягивающие джинсы, ты для нее всего лишь хорошенький мальчик, пупсик, не более того. Взрослей не взрослей…