Отзыв Литвинова из Вашингтона вытащил его из петли советско-американских отношений и закрыл доступ к дипломатической переписке. Судя по всему, так было угодно Молотову, который затем позаботился о том, чтобы Литвинов мог получать лишь открытую для широкой публики информацию. И большая часть отчетов комиссии, включая написанные лично Литвиновым, опиралась исключительно на газетные источники. С другой стороны, комиссия бывшего наркома провела немало ценной работы, и ее подробно расписанные находки и предложения в той или иной степени определили многие аспекты советской внешней политики во время войны и сразу после ее окончания. Личная неприязнь Молотова к Литвинову не могла перевесить его (и Сталина) потребности в обширном опыте бывшего наркома иностранных дел.

Причиной столь поспешного создания комиссий по планированию являлась грядущая конференция в Москве, на которой Молотов собирался пообщаться с Иденом и Халлом. 9 августа 1943 г. Сталин согласился встретиться с Рузвельтом и Черчиллем на трехстороннем саммите; через две недели он дал добро на предварительный съезд трех министров иностранных дел. Позволяя провести у себя конференцию министров иностранных дел, СССР рассчитывал вновь поднять вопрос о втором фронте. Потому он поставил на повестку дня всего один вопрос: «Меры по сокращению сроков войны против Германии и ее союзников в Европе». Впрочем, было очевидно, что конференция так или иначе затронет самые разные политические темы.

Литвинов очень старался во время подготовки конференции. Он представил черновой вариант основного советского плана работы на съезде, проконсультировал Молотова по поводу тактики на переговорах и сделал различные меморандумы и предложения на такие темы, как межсоюзнический совещательный аппарат, международная организация, независимость Австрии, советско-польские отношения и геополитический облик послевоенной Восточной Европы. Литвинов не только совершенно самостоятельно составил десятки сводок и стратегических проектов, которые прошли через отдел Молотова, но и высказывал свое мнение по разным вопросам куда откровеннее остальных34.

18 октября Молотов принес Сталину сводку основных положений, которые советская делегация должна была представить на конференции35. Несмотря на всю инициативу Литвинова, все стратегические пункты были сформулированы в документе очень осторожно, по большей части они повторяли всем известные советские концепции (это был самый безопасный способ действий, когда конкретные пожелания Сталина были неизвестны). Молотов видел конференцию следующим образом (это было представлено в стратегическом документе, составленном еще одним из заместителей наркома Владимиром Георгиевичем Деканозовым, бывшим послом в Берлине): англичане и американцы пытаются отвлечь внимание от вопроса о втором фронте и вместо него собирают данные о советской политике, в первую очередь касательно немецкой темы36, и Молотов собирается выяснить, что именно предлагают союзники, прежде чем откроет свои карты.

Установки Молотова по поводу конференции оказались не очень-то верными, но этот съезд стал одной из важнейших трехсторонних встреч за всю войну; он стоит в одном ряду с более известными саммитами в Ялте, Тегеране и Потсдаме. Во многом это объясняется конструктивным подходом Молотова во время непосредственных переговоров с Иденом и Халлом. Естественно, все слова и действия наркома во время конференции были согласованы со Сталиным. Диктатор не участвовал в съезде лично, но Молотов и его делегация (в том числе Литвинов) несколько раз встречались с ним во время переговоров. Кроме того, советский генсек сам общался с Иденом и Халлом, а также устроил почетный ужин в честь закрытия конференции 30 октября.

Съезд открылся 19 октября во дворце на Спиридоновке – на той же улице, где проходили злополучные переговоры с англичанами и французами в августе 1939 г. Молотов председательствовал на протяжении всей конференции37. Обсуждения и решения определили взаимоотношения союзников в послевоенное время. К самым важным итогам относились декларация необходимости создать после завершения конфликта новую международную организацию по вопросам безопасности, призыв наказать немецких военных преступников и решение учредить трехстороннюю Европейскую консультативную комиссию (ЕКК) со штаб-квартирой в Лондоне для урегулирования вопросов по перемирию с Германией и другими вражескими государствами. По поводу второго фронта Иден и Халл заверили, что Англия и Америка начнут вторжение во Францию весной 1944 г.; кроме того, были достигнуты договоренности по многим другим военным мерам, например, о попытке привлечь Турцию к войне на стороне союзников. Хотя конкретного решения о послевоенной судьбе Германии не было принято, участники конференции высказались за ее разоружение, демилитаризацию, денацификацию и разделение этой страны на более мелкие государства.

Советский Союз был удовлетворен результатами съезда, который в коммунистической прессе провозгласили вестником победы и долгого, стабильного мира, основанного на сотрудничестве «большой тройки». Перед конференцией Молотов проинструктировал своих дипломатов о том, что конференция является «большим событием в жизни Народного комиссариата иностранных дел» и «все сотрудники НКИДа должны с ней подробно ознакомиться… и, по возможности, внести предложения по воплощению в жизнь ее решений»38.

Англичане и американцы горячо восхищались работой Молотова на московской конференции. Как вспоминал Арчибальд Кларк Керр, британский посол в Москве: «Молотов провел заседание очень искусно и тактично. Атмосфера становилась все приветливее, все материи, которые казались колкими, были отложены. К ним возвращались, лишь подкалывая друг друга за разговорами за пищей и вином. То, как он руководил дебатами, вызвало у нас уважение, а в конце даже нежность»39.

Американский посол Аверелл Гарриман заключил, что конференция «практически приблизилась к той неформальности, что присуща дискуссиям между нами и англичанами». А его заместитель Чарльз Болен отметил, что она «стала знаком, что СССР вернулся в общество наций полноправным членом с осознанием всей ответственности»40. Энтони Иден, докладывая в палате общин о конференции, не скупился на похвалы в адрес Молотова: «Мне еще не доводилось заседать при председателе, который проявил бы больше искусства, такта и рассудительности, чем г-н Молотов, и я должен заявить, что именно благодаря его руководству длинной и сложной программой мы обязаны значительной мерой того успеха, что мы достигли»41.

В числе поклонников советского наркома оказалась дочь Гарримана Кэтлин, которая сопровождала миссию отца в Москве во время войны. Она находила Молотова любезным, утонченным и наиболее приятным из всех советских руководителей. «У Моли, – так она его называла, – чертовски забавное чувство юмора и красивые, блестящие глаза». Именно Молотов, как правило, председательствовал на дипломатических ужинах, которые устраивала советская сторона. Один из таких приемов посетил Сталин. «Пили за всех, – рассказывала Кэтлин в письме подруге Памеле Черчилль (невестке английского премьера), – и Сталин повел себя очень смешно, когда Моли встал и поднял бокал, обратившись к Сталину с обычной короткой фразой: «За нашего великого вождя». Сталин выпил и ответил: «Я-то думал, он скажет что-то хорошее про меня!» Молотов хмуро парировал: «Это – всегда хорошо!» По-моему, вышло очень забавно»42.