Чешский историк Войтех Мастны, который, в принципе, Молотова не любит, рассказывает о конференции так: «Московская встреча отличается от всех тем, что только там вопросы были четко сформулированы, методично обсуждались и стороны искренне стремились договориться… Молотов показал себя в Москве наилучшим образом – этот комплимент едва ли можно сделать его английским и тем более американским коллегам. Благодаря первоклассной советской дипломатии… Сталин мог с уверенностью в своих силах смотреть на грядущие переговоры с Рузвельтом и Черчиллем в Тегеране»43.

Иран был оккупирован союзными войсками с 1941 г., и советскому посольству в Тегеране сама судьба велела стать местом проведения следующего саммита, поскольку это позволяло Сталину поддерживать прямой контакт с московским Генштабом. Установленной программы встреча не имела; Сталин, Рузвельт и Черчилль общались на самые широкие темы. Поначалу в обсуждениях доминировала тема второго фронта, поскольку советский вождь добивался – и быстро добился – от союзников «железного» обязательства о вводе войск во Францию в 1944 г. Взамен Сталин пообещал как можно присоединиться к войне против Японии после разгрома Германии.

Для будущей политики Большого альянса особое значение имели три тегеранские беседы. Во-первых, Сталин и Рузвельт обменялись мнениями о предложенной американским президентом концепции управляющей организации, созданной сильными державами для регулировки послевоенного порядка – подобный проект звучал в ушах советского вождя музыкой. Во-вторых, Сталин неоднократно настаивал, что после заключения мира необходимо применить к Германии суровые штрафные меры. Генсек был убежден, что Германия будет оправляться лет пятнадцать–двадцать, а потом начнет третью мировую войну, если не предпринять мощные превентивные шаги. В-третьих, Советы требовали признать границы с Польшей по состоянию на июнь 1941 г. В качестве компенсации за потерю Западной Белоруссии и Западной Украины Сталин хотел уступить полякам немецкие территории и, чтобы еще сильнее подсластить пилюлю, был готов вернуть Польше те приграничные земли, которые находились под контролем СССР, но большинство местного населения составляли этнические поляки. Но по фундаментальному вопросу об удержании территориальных притязаний, содержащихся в советско-германском пакте, уступок не предполагалось.

Ни Черчилль, ни Рузвельт не возражали особо против сталинских планов в отношении Польши, однако вопрос о том, признает ли Запад советско-польскую границу 1941 г., остался нерешенным. То же самое можно сказать и об остальных политических темах, затронутых в Тегеране. Тем не менее тегеранская встреча, наряду с московской, обозначила новую, трехстороннюю фазу в советской внешней политике – СССР был тогда увлечен идеей о том, что облик послевоенного мира можно определить уже во время войны на переговорах «Большой тройки», которая совместными усилиями станет следить за созданным ею же международным порядком.

Молотов и Сталин так активно продвигали проект Коалиции с Великобританией и США в мирное время, поскольку боялись новой немецкой агрессии. Впрочем, этот страх понятен, учитывая, насколько пострадал СССР из-за войны. Уже второй раз на протяжении одного поколения на Россию (теперь именовавшуюся Советским Союзом) нападала Германия. По мнению Сталина, после Первой мировой Антанта не применила в отношении немцев необходимых карательных мер. Он считал, что германскую угрозу будет необходимо контролировать на основе долгосрочной программы по неуклонному ослаблению этой страны. Центральным пунктом такого проекта служила политика раздела Германии, который была возможна – и выполнима – лишь при условии длительного сотрудничества «Большой тройки». Раздел Германии также затрагивал вопрос о сферах влияния, поскольку было логичным предположить, что обособленные немецкие области попадут под крыло той или иной сверхдержавы.

Задача о том, как при выделении сфер влияния не допустить конфликта сверхдержав, составляла основную тему размышлений Литвинова о послевоенном мире. Литвинов предлагал не смешивать интересы сверхдержав и откровенно обсудить решения по поводу сфер влияния, или, как он их называл, «зон контроля». «Цементным раствором», который скрепит все эти проекты, станет общий для всех сверхдержав интерес по поддержанию мира и безопасности44.

Нет причины полагать, что Сталин и Молотов были не согласны с грандиозными замыслами Литвинова. Однако их взгляд на вещи был в большей степени определен соответствующей идеологией и опирался на ожидания, что в послевоенное время в западной сфере произойдут внутренние политические перемены, поскольку усилится влияние коммунистов и их союзников левого крыла. Иными словами, Сталин и Молотов рассчитывали, что характер Коалиции в мирное время сложится в политическом контексте, который будет весьма благоприятен для Советского Союза.

Недостатком концепций Литвинова являлось отсутствие практического дипломатического пространства, в котором можно было бы воплотить в жизнь трехсторонний раздел послевоенного мира. Ни англичане, ни тем более американцы не были готовы к открытым торгам по поводу сфер влияния. Похожая проблема возникала в отношении проекта по разделу Германии, который предложила литвиновская Комиссия по мирному договору и послевоенному порядку. В «Большой тройке» уже в общих чертах договорились, что раздел Германии – это мысль хорошая. Но каким образом реализовать его на практике, дипломаты во время войны никак не обсуждали. Тогда перед дипломатами стояла куда более узкая задача: подготовка союзнической оккупации Германии. Ее должен была решить ЕОС, в которой советскую сторону представлял Федор Гусев, сменивший Майского на должности посла в Лондоне. EОC исходила из того, что союзники войдут в Германию и оккупируют ее, заставив в одностороннем порядке принять условия безоговорочной капитуляции. К концу 1944 г. эти условия были обговорены, равно как решен вопрос о разделе Германии на американскую, британскую и советскую зоны оккупации (позже от американской зоны отделили французскую). Следить за оккупацией станет Контрольный совет, который будет координировать действия в разных зонах до тех пор, пока не будет принято решение о политическом будущем Германии45.

Куда более проблематичными оказались дискуссии между СССР и Западом об учреждении новой международной организации безопасности вместо дискредитировавшей себя и практически умершей Лиги Наций. Советы были бы рады окончательно похоронить Лигу. В декабре 1939 г. СССР, после того как он напал на Финляндию, приобрел позорное звание единственного государства, которого исключили из Лиги за агрессию (Япония, Италия и Германия покинули ее по своей воле). Создание союзниками новой организации – которую решили назвать ООН – не только стало сладкой местью, но и возвращало СССР статус мировой державы первого ранга.

Трехсторонние переговоры с англичанами и американцами открылись в начале 1944 г. Их кульминацией стала конференция союзников в Думбартон-Оксе, состоявшаяся в августе–сентябре того же года46. С советской стороны большую часть работы по подготовке встречи провел Литвинов, и он наметил три основных вопроса: во-первых, проследить, что все решения, принятые руководящим органом новой организации – Советом Безопасности, – были поддержаны всеми сверхдержавами. Во-вторых, следовало принять меры по гарантии послевоенной безопасности через ряд двусторонних и многосторонних соглашений между сверхдержавами, принятых независимо от структур ООН. Литвинов говорил, что опыт Лиги Наций показал, что сверхдержавы больше «любят» соглашения, заключенные между ними лично, и не всегда склонны придерживаться общих обязательств по коллективной безопасности. В-третьих, следовало учредить региональные суборганизации по типу ООН, которые послужат инфраструктурой для сверхдержав при разделе мира на сферы влияния.