Что же означали эти доли? Наибольшего взаимопонимания Иден и Молотов достигли, вырабатывая практическое определение Союзнической контрольной комиссии (СКК), которая должна была руководить оккупацией Болгарии. Советы собирались применить к Болгарии модель, которую они уже опробовали на Румынии, – оккупацией управляет СКК, но фактически англичане и американцы в принятии решений не участвуют. Обосновывали этот порядок тем, что любая союзная страна или группа стран, осуществляющая военную оккупацию вражеского государства, должна находиться под чьим-то контролем. Такой принцип был установлен во время англо-американской оккупации Италии в 1943 г. Таким образом, дележ Болгарии Иденом и Молотовым представлял собой отчаянную попытку Британии застолбить за собой большее право голоса в оккупационном режиме (на том основании, что эти две страны пребывали в состоянии войны свыше трех лет). Молотов не возражал против символических уступок, но ничто не должно было подрывать влияние Советов в занятых странах. СССР намеревался ввести войска и в Венгрию, поэтому Сталин и Молотов хотели заранее обговорить свои оккупационные права. С этой целью они и предложили внести поправку в предложение Черчилля о разделе этой страны в соотношении 50/50. Югославия принадлежала к числу скорее союзников, нежели врагов. Это означало, что в ней нельзя устанавливать оккупационный режим. Так что о смысле долей 50/50 для англичан и русских оставалось только гадать.

На самом деле из всех этих разговоров о долях ясно одно: Сталин согласился не трогать Грецию. Черчилль боялся, что там наберет обороты Национально-освободительный фронт – военное крыло Народной освободительной армии Греции, представлявшее собой партизанское движение с коммунистами во главе, которое уже контролировало крупные области страны. Черчилль очень хотел, чтобы Сталин не вмешивался в греческие дела. Тревожился он напрасно. Советы уже давно решили уступить Грецию англичанам. И еще до того, как Черчилль представил свой «некрасивый документ» по поводу долей, на встрече 9 октября Сталин выразил согласие о том, что «Англия должна иметь право решающего голоса в Греции»53.

Что бы ни утверждали последующие попытки интерпретировать смысл и последствия этого дележа стран, на встрече в октябре 1944 г. Сталин и Черчилль обсуждали в первую очередь Польшу. Черчилль приехал в Москву, чтобы выступить посредником в восстановлении советско-польских дипломатических отношений. Те были разорваны в апреле 1943 г., когда Германия объявила о том, что нашла в лесу под Катынью массовые захоронения польских военнопленных. Сотрудники НКВД расстреляли солдат и офицеров в марте–апреле 1940 г. по приказу Политбюро; в числе подписавших это распоряжение был и Молотов. В ответ на это известие нарком обвинил в убийстве немцев, а польское правительство в изгнании, базировавшееся в Лондоне, призвало провести независимое расследование расстрелов. Советы публично возмутились позицией Польши и разорвали дипломатические отношения с лондонскими поляками. Ситуация обострилась еще больше в 1944 г., когда Красная Армия вошла в Западную Белоруссию и Западную Украину – эти территории правительство в изгнании продолжало считать польскими. Однако Сталин и Молотов не сбрасывали со счета возможность найти общий язык с некоторыми представителями правительства в Лондоне.

И когда вспыхнуло Варшавское восстание, премьер-министр в изгнании Станислав Миколайчик находился в Москве и общался со Сталиным. СССР предложил создать коалиционное правительство, куда войдут его коммунистические союзники – оно будет руководить освобожденной Польшей до проведения мирной конференции и послевоенных выборов. Взамен Миколайчик должен был признать Линию Кёрзона советско-польской границей.

Переговоры Сталина и Миколайчика шли довольно гладко, но все шансы на заключение соглашения погибли из-за противоречивых обстоятельств Варшавского восстания. Сталин хотел попытать счастья во второй раз и согласился, когда Черчилль предложил ему пригласить Миколайчика в Москву для новых дискуссий. В советской столице польский премьер разговаривал с Черчиллем, Сталиным, Молотовым и руководителями Польского комитета национального освобождения – под ширмой этой организации коммунисты и их союзники сформировали временное правительство со штаб-квартирой в Люблине (отсюда и название – «люблинские поляки»). Миколайчик был не против заключить с ними сделку, но не имел права идти против лондонского правительства в изгнании. Переговоры в Москве окончились ничем, и несколько недель спустя Миколайчик подал в отставку.

За переговорами Сталина и Черчилля с большим интересом – пусть издалека – следил Рузвельт. В Москве его представлял посол Гарриман. От имени президента он побывал на множестве встреч. За исключением той, где обсуждали раздел долей. Накануне визита Черчилля в Москву Рузвельт написал Сталину так: «В нынешней всемирной войне буквально нет ни одного вопроса, будь то военный или политический, в котором не были бы заинтересованы Соединенные Штаты. Я твердо убежден, что мы втроем, и только втроем можем найти решение по еще не согласованным вопросам… Я предпочитаю рассматривать Ваши предстоящие беседы с премьер-министром как предварительные к встрече нас троих»54.

С июля Рузвельт изо всех сил звал Сталина на новый саммит. Изначально американский президент рассчитывал собрать встречу в сентябре, но Сталин отказался из-за неотложных дел на фронте. Потом съезд пришлось отложить, поскольку в ноябре 1944 г. проходили американские президентские выборы (их очень изящно выиграл Рузвельт, и в январе 1945 г. он в четвертый раз прошел процедуру инаугурации). В конце концов было решено устроить трехсторонний саммит в феврале 1945 г., и местом проведения назначили черноморскую Ялту.

СССР готовился к ялтинской встрече далеко не так масштабно и упорядоченно, как к московской конференции министров иностранных дел. Комиссии по планированию работали слаженно, выдавая все необходимые материалы и документы, так что в каких-то специальных приготовлениях нужды было меньше. К тому же советская политика по основным вопросам была уже определена, и речь шла о ее воплощении в жизнь, а не о формулировках.

Как и тегеранский съезд, ялтинская встреча не имела заранее установленной программы. Накануне конференции Громыко в Вашингтоне и Гусев в Лондоне представили Молотову доклады о том, какие вопросы они хотят поднять. Оба посла затронули давно известные спорные пункты: Польша, немецкий вопрос, ООН, дальневосточная война и т. п. Их комментарии и рекомендации были целиком и полностью предсказуемы и ни на шаг не отходили от официальной советской линии55. Больший интерес представляли куда более широкие размышления советских представителей об облике послевоенного мира, поскольку они проливали свет на то, что занимало мысли Сталина и Молотова накануне Ялтинской конференции.

Еще в январе 1944 г. Майский прислал Молотову длинный меморандум с концепциями о будущем мире и вероятном характере послевоенного порядка. Майский отталкивался от мысли, что послевоенная цель Москвы – это продолжительный период мира и безопасности. Чтобы достичь ее, СССР необходимо реализовать ряд стратегий. Границы СССР должны соответствовать состоянию на июнь 1941 г., Финляндии и Румынии надо заключить с Союзом пакты о взаимопомощи и разрешить ему создание военных баз на своих территориях. Франция и Польша вернут себе независимость, но им нельзя позволять накопить столько силы, что они представляли бы хоть малейшую угрозу Советскому Союзу в Европе. Чехословакия укрепится, превратившись в ключевого союзника СССР, а договор о взаимопомощи, подписанный между ее правительством в изгнании и Москвой в декабре 1943 г., станет образцом для аналогичных соглашений с Югославией и Болгарией. Германию следует разоружить идеологически и экономически, а также надо ослабить ее военную мощь, чтобы в ближайшие тридцать–пятьдесят лет она не могла представлять никакой опасности. Советский Союз желал поражения Японии, однако в его интересы не входило непосредственное участие в дальневосточной войне; свои территориальные притязания (приобретение Южного Сахалина и Курильских островов) он мог бы реализовать на мирной конференции.