– Как ты его дотащил так далеко? Он же весит не меньше пакета сахара! Хотя нет… почему ты его вообще взял с собой?

– Я хотел слушать крикет.

– Вот как? – Мне было не по себе. Радио нарушило ту дикую жизнь, которая стала нашей новой реальностью, оно в нее не вписывалось. – И что же там происходит?

– Осталось пять серий. Они говорят о счете. Есть шанс, что будет ничья – а жаль, мы могли бы выиграть.

Мы лежали в траве у палатки и смотрели, как над нами стаями пролетают чайки. Англия-таки выиграла серию игр, хотя матч и окончился вничью, и комментатор Джонатан Эгню долго ругался, что это «позорище».

Уже почти совсем стемнело, а чайки продолжали кружить в небе, перекрикиваясь друг с другом, но не громкими хриплыми голосами, как днем, а более протяжно и тихо.

– Как думаешь, куда это они?

Мы смотрели, как над нашими головами чайки пикировали прямо на воду, где сотни птиц уже отдыхали на спокойной глади залива, надежно защищенные скалой-плавником.

– Они спят на воде; там они в безопасности.

– По ощущениям здесь очень безопасно, да? Защищенно. Я бы тут поселился, если бы мог. – Мот секунду помолчал. – Когда все кончится, можешь принести меня сюда, если захочешь.

– Что ты имеешь в виду? Когда кончится наш поход?

– Нет. Когда все кончится.

Он шевельнулся со мной рядом, всколыхнув воздух, и я кожей почувствовала очертания его тела в темноте.

– Искупаемся?

Глубокая вода была прохладной, но на мелководье еще сохранилось тепло дня. В темноте Мот поплыл в сторону птиц, мягко покачивавшихся на воде в почти полной тишине. Луна играла на их белых головках, которые иногда оборачивались в сторону Мота со спокойным любопытством. Соленая вода чуть колыхала нас, невесомых, пока все уплывало прочь, теряясь вдали. Остались только мы, вода, луна да тихонько переговаривавшиеся силуэты, с которыми мы делили море.

Чайки продолжали покачиваться в темно-синем ритме, но нас прохладная сырость ночи наконец погнала в палатку. Это никогда не кончится, мы никогда не кончимся.

Роберт Стивен Хокер[15] построил себе хижину из обломков дерева и досок, выброшенных морем на берег. Эта хижина, ненадежно расположенная на скалах под деревней Морвенстоу, сегодня является самым маленьким жилищем, принадлежащим британскому Национальному фонду объектов исторического интереса. Хокер был истинным корнуольцем, он страстно любил свое родное графство и его жителей. Как говорится в одном из его многочисленных стихотворений, «двадцать тысяч корнуольцев желают знать почему!». Я не знала, почему эти корнуольцы хотели спасти от тюрьмы Трелони, которому посвящено стихотворение, но зато начинала понимать, почему местные так любят эту землю и почему Хокер решил построить свою хижину на открытом всем ветрам клочке земли. Думаю, все дело в том, что, когда он укрывался в своем деревянном домике, вдыхая воздух, наполненный ароматом дрока, в окружении скал, моря и неба, он чувствовал себя совершенно свободным.

Настолько свободным, что, будучи деревенским священником, свои дни Хокер проводил, гуляя по дорожкам и скалам в фиолетовой куртке, розовой шляпе и желтом плаще. Как минимум отсутствие вкуса в одежде нас с ним роднило. Как бы я хотела с ним познакомиться – с человеком, который годами спасал и выхаживал моряков, выживших после кораблекрушений, а утонувших хоронил на своем кладбище по христианскому обычаю. Мне казалось совершенно естественным, что мы, чудом спасшиеся с затонувшего корабля своей жизни, нашли укрытие от палящей жары в его хижине.

Вероятно, будь он жив, то предложил бы нам поесть. Вот уже два дня мы питались одной сливочной помадкой, и эта диета давалась нам нелегко. Нас постоянно мучили головные боли, голод и головокружение. Мы могли бы сойти с тропы и завернуть в кафе в Морвенстоу, но за это пришлось бы выложить неизвестную сумму денег, а их и так почти не было. К тому же, раз сев на диету, имеет смысл ее придерживаться. Все равно мы скоро доберемся до Буда.

Пройдя еще милю, мы поняли, что сглупили. По-хорошему нам надо было вернуться и наполнить бутылки водой, но мы были не в силах идти назад, поэтому продолжали двигаться вперед. На открытых солнцу верхушках скал жара была невыносимой – ее источала выжженная земля и отражало синее море. Ни ветерка, только жара, охватившая нас горячим, пыльным, потным, удушающим туманом. Мы выпили последние капли воды. Жара давила нас к земле – приходилось собирать в кулак всю оставшуюся силу воли, чтобы продолжать переставлять ноги. На месте ручьев были только иссохшие трещины в земле. Теперь жажда пересилила даже голод: нам нужна была вода, и мы не могли ждать.

Идиоты, какие же мы идиоты.

Какой глупостью было решить, что мы сможем пройти этот маршрут. Как тупо было не запастись деньгами, делать вид, что мы не бездомные, нарушить судебную процедуру, потерять за долги дом наших детей, притворяться, что мы не умираем, не взять с собой достаточно воды.

Просто идиоты.

Мы плакали и кричали от злости, швыряя бутылку из-под воды об землю. Мы злились на себя за эту ошибку и за все остальные неверные решения. Умираешь – так давай, умирай, только уж тогда прямо сейчас. Не мучь меня, не заставляй проходить через смерть с тобой вместе. Если ты решил меня бросить, то просто уходи, не обрекай меня на годы медленного отпускания, не заставляй постоянно ждать удара ледяного лезвия, которое вырежет мне сердце из груди, вспорет меня сверху донизу, оставит опустошенной, покалеченной, раздавленной. Если ты уходишь, то просто уходи, и покончим с этим. Я не могу с тобой проститься, не могу без тебя жить. Не бросай меня, никогда. Уходи. Я уже умерла. Я умерла, когда ты позволил этому чудовищу забрать наш дом и вышвырнуть наших детей на улицу. Да скорей бы уже умереть, лишь бы спастись от тебя, лишь бы только никогда больше не врать, что все будет хорошо. Все будет хорошо, с нами все хорошо, никто не виноват в том, что случилось. Мы выплевывали слова боли, ненависти, жалости к себе – мы кричали их судьям, врачам, друзьям, которые на деле оказались вовсе не друзьями, друг другу. Потом отчаянная потребность в воде вытеснила все остальные желания и сожаления, заставила нас забыть о ноющих суставах и натертых ногах, об ожогах и синяках. Все остальное стало уже неважно: нам нужна была вода, и мы не могли больше ждать.

Мот сбросил рюкзак.

– Нам придется пойти в Дакпул.

– Почему, почему, почему нам придется пойти в Дакпул?

– Потому что на карте там нарисована синяя линия потолще, возможно, ручей там не пересох. А если пересох, в полумиле вглубь полуострова есть дома. Попросим воды там.