– Расстрел…

– …И это в лучшем случае.

Прислушиваясь к голосам, Тимофей пробирался на прежнее место, поближе к кабине. Он нашел себе местечко, устроился. Хотелось тишины, освободить запястья от железа и ещё пить.

– Попей.

Кто-то сунул ему в руки полупорожнюю фляжку. Тимофей постеснялся выпить всё, но кое-как утолил жажду.

– Спасибо! Ты кто?

– Вообще, никто. Но там, в углу – важный пленник, – был ответ. – Это его нога так воняет. Может, скоро подохнет вообще. Мне кажется, что это генерал.

– А ты сам-то кто таков?

– Я никто!

– Ну так получи!

Летчики люфтваффе сковали его милосердно – руки оставили впереди. Хоть и невозможно толком замахнуться, но ударить можно. Тимофей вколачивал невидимого собеседника в полик кузова, используя скованные руки как киянку. Один удар, второй, третий. Невидимый страдалец сразу примолк, даже стонать перестал. Пленники внутри кузова тоже притихли. Слышны были только скрип рессор да звуки ударов. Наконец Тимофей взмок, устал, оступился, упал на пол на что-то мягкое, и оно отозвалось ему глухим стоном. Тимофей посторонился.

– Ты бы уж добил его, летчик, – сказал кто-то совсем рядом. – Это провокатор.

– Все мы тут провокаторы. – Тимофей отер испарину со лба. – Все в плену оказались. Но ничего, это временно!

– Добей его, капитан, – сказал знакомый голос повелительно.

– Михаил Федорович? – выдохнул Тимофей, припоминая.

– Да! Но я отдал приказ не называть друг друга по именам. Добей его, капитан.

– Знать бы, где…

– Да тут он.

Позабыв о боли в запястьях, Тимофей ощупывал незнакомца. Сапог и ремня на нем не оказалось. Откуда же он достал флягу? Скоро руки Тимофея сделались влажными и липкими. Наручниками он рассек незнакомцу лоб. Избил сильно, так, что тот потерял сознание, но пока дышал.

– Как убивать-то?

Неужели он сказал это вслух? Темнота в ответ рассмеялась сразу несколькими голосами.

– Теперь у тебя нету ШКАСов и ШВАКов! И ТТ у тебя отобрали! Так что только руками! Из нас один ты цел и в силах это сделать.

– Слушаюсь, Михаил Федорович!

* * *

– Что, милая, надоели очереди и бомбежки? – спросил огромный, усатый дядька.

Большой воротник с нашивками пехотного старшины подпирал его гладко бритый подбородок. Над верхней губой гнездились пышные усы. Крупные глаза, нос и губы, добродушная улыбка, полный рот железных зубов – таким Ксения впервые увидела Пеструхина. От старшины пахло сосновой смолой и сладким чаем.

– К бомбежкам мы приноровились. Тем более что Нагорный поселок как-то не очень бомбят. Пролетают над нами, но бомбы редко бросают.

– Значит, зажигалки не тушишь? – сощурил глаза старшина.

– Я не отлыниваю, нет! – Ксения осеклась.

Станешь возмущаться – и не возьмет, пожалуй.

– Я дежурю посуточно в вузе. – Ксения посматривала по сторонам в надежде найти источник запаха. Чаю хотелось ужасно, настоящего, крепко заваренного чаю.

– Что за вуз?

– Общественные науки.

– Ах, общественные! – усы дядьки широко раздвинулись, обнажив ряд стальных зубов.

– Но я закончила ускоренные медицинские курсы!

– Ускоренные?

– Недельные. Майор Клепчук мне посоветовал. Вы его знаете?

– Нет. – Дядька продолжал загадочно улыбаться.

– Клепчук мне сказал, что, если закончу курсы – могу явиться сюда и меня возьмут… в смысле, примут… я и немецкий язык знаю! В совершенстве.

– Не пыжься, девушка. Не я тут решения принимаю, вот придут старшие, и тогда…

На сборном пункте рядом с Донским монастырем царила суета. В распахнутую форточку вместе в прохладным ветром врывалось уличное многоголосье. Под окном топилась «буржуйка». Ржавая труба высовывалась наружу через ту же форточку. Рядом, на тумбочке, прикрытый чистым полотенцем, стоял большой заварной чайник. Старшина наполнил для Ксении расписанную конями и собаками фаянсовую чашку. Сахар сам не сыпал. Предложил Ксении крутобокую сахарницу. Девушка подсластила чай скромно. Больше четырех ложек решила не класть, неудобно. Она успела выпить половину чашки, когда, как и обещал старшина, явились старшие: офицер и политработник. Дверь в каптерку старшины открылась, впустив в помещение уличный шум. Ароматы чая разбавились вонью автомобильного выхлопа – на дворе газовали, выруливали, парковались, выезжали и заезжали в ворота несколько автомобилей.

– Здравия желаю, товарищ Соленов! – проговорил старшина. – Машину нам выделили и команду к ней – двенадцать человек, включая водителя.

– Зачем так много? – спросил более молодой из вошедших. – Ты видел их? Ополченцы? Ах да! Я же говорил тебе, Федор Прокофьевич, называй меня просто Николаем. На опасное дело идем. Если попадем в заваруху тоже чинами меряться станешь?

Знаки различия на воротниках гимнастерок офицеров были одинаковы – три эмалевых квадрата на красном поле. Ксения решила для себя, что молодой, верткий, с командирскими ухватками Николай Соленов – самый главный в их будущей команде. О нем, о Соленове, и упоминал Клепчук. Его советовал искать, к нему обращаться. А второй – с красной звездой на рукаве – казался ей всё же лицом подчиненным. Этот второй, крупный мужчина с глазами навыкате, седеющим ежиком на макушке и смешными, торчащими ушами, представился ей Гусельниковым. Так просто и сказал:

– Я – Гусельников. А вы?

– Ксения Львовна Сидорова. – Ксения протянула руку, но Гусельников руки её не принял, круто повернулся, подняв полами шинели небольшой сквозняк, и вышел, громко хлопнув дверью.

– Я от майора Клепчука, – отрекомендовалась Ксения, протягивая на этот раз руку Соленову.

– Вы получили всё необходимое? Да пейте, пейте чай! Не суетитесь! Не обращайте внимания на Гусельникова. Партийная работа отнимает все силы. Прокофьевич, налей-ка и мне чаю!

Ксению не гнали, не понижали голосов, обсуждая планы предстоящей поездки. Старшина сетовал на неопытность команды, называя бойцов «фабричными зеваками».

– Да если б они ещё были молоды! Ну не то чтобы совсем юнцы, так хоть не деды, а то самому молодому – сорок пять лет!

– Товарищ Лукин – важный для верховного командования человек. За ним отправится несколько партий, в том числе и авиаотряд.

Ксения допила чашку и налила себе ещё, на этот раз смело добавив пять ложек сахара. А офицеры обсуждали положение на московских фронтах, зачем-то прогноз погоды. Беседуя со старшиной, Соленов то и дело посматривал на неё.

Видимо, надежды на ускоренные курсы медсестер оправдались. Конечно, тяжеловато приходилось: и занятия в институте, и практика на курсах, и изучение азов анатомии, и военная подготовка. С горем пополам освоила устройство пистолета ТТ и трехлинейки. Если собираешься в прифронтовую полосу – надо уметь обращаться с оружием. С освоением навыков медсестры оказалось проще. Делать уколы противостолбнячной вакцины, накладывать жгуты и обрабатывать раны она научилась легко. И вот она здесь, на сборном пункте призывников и есть надежда попасть на фронт, но начальник группы смотрит на неё с одобрением, но не без сомнения. Почему?