Тихий голос говорил настойчиво и монотонно. Поначалу он был просто звуковым фоном для её раздумий. Таким же звуковым фоном, как тихий шелест дождя. Но постепенно фразы стали обретать смысл. Голос принадлежал незнакомому человеку, а беседовал он со старшим лейтенантом Соленовым.

– Жгут деревни? – спрашивал Соленов. – Мы будем осторожны. В штаб округа поступает информация о диверсантах.

– Не-е-ет, – возражал вкрадчивый голосок. – Это не совсем диверсанты. Есть особое задание у наших комсомольцев – поджигать деревни, чтобы не достались врагу.

– Поджигать? – Голос старшего лейтенанта стал совсем тихим.

– Да-а-а! Нынче жгут в Можайском районе.

– Так это Московская область!

– Да-а-а! Деревни в Московской области не должны достаться врагу.

– Что же это значит?

– Москву сдадут.

Стало тихо. Снова только шелест дождя, отдаленный говор артиллеристов и треск поленьев в их кострах слышала Ксения. Она осторожно, стараясь не шуметь, направилась к кострам. Там политрук Гусельников беседовал с артиллеристами. Ксения засмотрелась на их командира. Яркие, черные, подернутые знойной поволокой глаза его отражали пламя костра. Высок и широкоплеч, он говорил оживленно, открытая его улыбка была подобна отражению закатного солнечного диска в неспокойной воде. В распахнутом вороте его тулупа Ксения узрела нашивки младшего лейтенанта. Сибиряк Гусельников слушал его рассказ о путешествии из Сибири в Москву с почтительным интересом.

Из темноты на свет костра выскочил Соленов. Гусельников моментально обернулся к нему, мгновенно утратив интерес к байкам артиллеристов.

– Ты встретил его? – Ксения невольно расслышала вопрос политрука.

– Да, он ждал нас на блокпосту, как и было договорено… – Соленов даже приобнял Гусельникова, шептал политруку в самое ухо, а сам всё посматривал на Ксению.

Твердые желваки на скулах старшего лейтенанта непрестанно двигались, он казался встревоженным. Наконец старший лейтенант ухватил политрука за локоть и увел в темноту.

Ксения быстро позабыла о своих командирах. Рядом с красавцем-капитаном оба они – и старший лейтенант, и политрук – казались неказистыми простаками. Ксения заслушалась странным говором сибиряка. Нет, так в Москве не говорят! В окончании глаголов красавец опускал последнюю букву «е» и мягкий знак. Его речи была насыщена множеством незнакомых и полупонятных слов. Любопытно! Да и смотреть на младшего лейтенанта было одно удовольствие. Ксения зарделась. Хорошо, что её румянец можно объяснить жаром высокого костра, не то гореть бы ей ещё и от стыда. Артиллеристы обступили Ксению со всех сторон. Кто-то протянул ей фляжку с коньяком. Напиток пах ванилью, обжигал горло, казался странно сладким.

– Меня зовут Петя, – сказал один из них.

– Петр ловко девок коньяком соблазнят! – засмеялся другой. – Мы тоже хотим познакомиться! Меня зови Матвеем!

Парни засыпали её именами: Сашка, Нестор, Павел. Один из них оказался Тимофеем, хоть совсем и не был похож на её Ильина – огненно-рыжий, веснусчатый, кареглазый, крупный.

– Ничего, пей, красавица! – смеялся он.

– Петров черт-те с чем хороший коньяк забодяжил!

Наряд блокпоста – трое мужиков, все в толстых овчинных тулупах и войлочных башлыках поверх ушанок – подтянулся к костру из темноты. Они тоже угощались артиллерийским коньячком, крякали, утирали губы толстыми рукавицами. Один из них – человек с тонким лицом и пытливым взглядом, по виду офицер, обратился к Соленову, когда тот отдал команду грузиться в машину:

– Да-а-а, старлей, опасайся не только диверсантов. Бойся и своих. По лесам бродят тысячи окруженцев. Кто знает, что у них на уме.

– Мне не нравятся твои слова, сержант, и если бы не обстоятельства…

– Не-е-ет! Обстоятельства тут ни при чем, и мы чисты. Присягу не нарушали. Если выходит кто к нам, бродячий солдат или ополченец, но при документах – мы его отправляем в особый отдел. А если без документов, тогда по обстоятельствам. А если в руки не дается, не подчиняется, тогда…

– По возвращении напишу рапорт. Опишу всё как есть. – Соленов уже полез на подножку, но командир наряда шел следом за ним. Только за полы шинели не хватал.

– Какие рапорты? О расстрелянных нами? О трупах? Так мы их хотя бы хороним! Каждый покойник учтен. А как доедете до Рузы, там по лесам столько трупов! Не-е-ет! Обо всех рапорты не напишешь. Слушай, что я говорю: опасайся!

Ксения уже забралась в кузов. Она смотрела за обочины дороги, в ночь, стараясь высмотреть там сонмы дезертиров и окруженцев. Ей стало жарко от страха.

– Мне страшно…

– Уже? Иди-ка ты в кабину, Ксения Львовна. – Соленов склонился над ней, внимательно, словно рыбак в водную гладь, всматриваясь в глаза, будто уж забросил удочку и теперь уверен, что сумеет выудить из её души страх.

– Вот вернемся в Москву с генералом, – твердо проговорил Соленов, – и я напишу на этого паникера рапорт. Ишь ты! Кого это он тут расстреливает? А ты полезай-ка в кабину к старшине. Ну-ка! Marsh! Marsh!

Последние два слова старший лейтенант Соленов произнес по-немецки. Бойцы в кузове дрогнули. Кто-то даже передернул затвор.

– Не-е-ет! – сказал голос за бортом полуторки. – Немца бояться не надо. Его надо убивать. И предателей надо убивать.

Ксения едва успела захлопнуть за собой дверцу кабины, когда странный офицер ладонью ударил по кузову. Полуторка тронулась с места. Пока автомобиль набирал ход, Ксения опустила стекло и смотрела назад. Артиллеристы в белых тулупах и не уместных по такой слякоти валенках махали ей вслед. Самый высокий и красивый из них – капитан – махал дольше других. Ксении чудилось, будто он смотрит именно на неё. Стыдно, что она сочла его красивее Тимофея. Стыдно, но истина дороже.

* * *

Они ещё не достигли поворота на Рузу, когда пророчества странного сержанта начали сбываться.

Придорожные деревеньки: тесовые крыши, подслеповатые оконца, печальные журавли возносятся над срубами колодцев. Пустынно и неуютно, будто жители сбежали, подались в иные места к лучшей жизни.

– Они просто попрятались, – проговорил Пеструхин, словно услышав мысли Ксении.

Удар по крыше кабины заставил водителя нажать на тормоз. Полуторка остановилась у колодца. Пеструхин выскочил наружу. Ксения слышала, как выпрыгивают из кузова бойцы. Командирский баритон Соленова повелевал набрать во фляги воды. Водитель тоже куда-то подевался, и Ксения осталась в кабине одна. Выходить наружу, под моросящий дождь, не хотелось. Она смотрела, как редкие мелкие капли оседают на ветровом стекле. Кабина остывала и поверхность стекла туманилась. Там, за влажной пеленой, мелькали смутные силуэты. Но теперь это были не бойцы в телогрейках и ушанках, а широкие приземистые фигуры в разноцветных платках поверх длинных широких одежд. Вот сбоку к кабине подошла женщина. Провела чумазой ладонью по стеклу, нащурилась, всматриваясь в полумрак кабины. Ксения ясно видела её простоватое лицо в обрамлении шерстяного, синего в клетку платка. Губы женщины шевелились. Ксения покрутила рукоятку. Стекло опустилось. Женщина говорила тихо, настойчиво повторяя одну и туже фразу: