колодцы и воздуховоды. Солнечный свет залил три верхних горизонта Мории. Свежий воздух пронесся по древним залам, выгоняя навсегда смрадные запахи. Мория перестала быть Темной Бездной. Теперь все именовали ее — Казад Дум. Или еще проще — наш дом.

Балин ловко перескакивал через трещины и расщелины. Большие залы преодолевал почти бегом, освещая дорогу самоцветным камнем на шлеме. Перепрыгнув через очередную черную щель он вдруг подумал, что неплохо бы ее приспособить под ловушку.

«И вообще, — вдруг подумалось ему. — В любом доме хозяин хранит мышеловки и капканы на крыс. Надо их просто найти. Или самим сделать. Это очень просто. Выбрать расщелину, которая находится на дороге, поднимающейся вверх. Нижний край сделать уступом, а верхний, наоборот, нарастить и обработать до полированной покатости.

Тому, кто будет стоять на нижнем краю, покажется, что противоположная сторона близко. Но, прыгнув, он не удержится, потому что там не за что будет держаться. Прыжок, — и, соскользнув с края, дико вопя и ругаясь, орк падает в бесконечную пустоту, которой так много в Мории. Чтобы не попасть в такую западню самому, достаточно знать, что расщелины на дорогах идущих вверх — непроходимы. Хотя можно оставить сопровождающие знаки».

Балин почти бежал. Ему еще необходимо завернуть на Золотую щель, Артулаг, посмотреть, как идут работы. Конечно, восстановление огромного механизма — дело непосильное для троих. Но может быть, хоть что-то удастся. Жила, говорят, в свое время была очень богата. Золотой Ручей, подземный источник, еще при Дарине Первом заключили в шлюзовые пещеры. Послушная вода вращала огромные колеса, приводя в движение промывочные барабаны. Достаточно было доставлять породу и спускать ее в приемник. Механизм сам делал остальное, и в конце работы оставалось лишь ссыпать золотой песок из накопителя. Сейчас, наверно, все прогнило, рассыпалось. Вода и время разрушили шлюзы, изъели железо, стерли в прах дерево.

Конечно, Балин не рассчитывал на многое. На Золотую щель послали братьев-тройняшек: Толуна, Олуэна и Балуона. Несколько раз Балин посылал им продукты, топливо и одежду. Каждый раз гонцы возвращались с пустыми мешками и угрюмыми лицами. Пока еще с Артулаг не пришло ни единой крупицы золота, и Балину стало надоедать молчание братьев. Гонцы отделывались лишь общими фразами, смысл которых сводился к одному: работа идет. А на расспросы у Балина не было времени.

На сегодняшний день покончено с ремонтом дверей, обследованы восточные коридоры, заблокированы лишние переходы, восстановлена одна из больших кузниц, убраны трупы, получено продовольствие. Пришло известие о караване, который прибыл из Королевства под Горой к северному входу… Балин спешил туда, но ему надо завернуть к Артулаг. В конце концов, пусть братья моют золото в лотках, руки не отвалятся.

Где-то далеко впереди послышался гул, ровный, как шелест множества пчелиных крыл в улье. Шум приближался, нарастал по мере того, как Балин шел вперед. С замиранием сердца вслушивался в эти звуки повелитель Мории. Догадки молниями проносились в его голове. Неужели тройняшки запустили механизм? Или это гул водопада? Что вообще здесь происходит? Коридор сделал резкий поворот направо, и Балин оказался в темноте, которую не мог рассеять самоцвет на шлеме. Гном вытащил один из факелов, выбрав самый большой из закрепленных за спиной. Трутовая веревочка, извлеченная из специальной фляжки, затрещала, поджигая льняной лоскут, пропитанный смолой. Факел вспыхнул, разгоняя мрак. Синеватый, мертвенный свет выхватил из темноты огромное вращающееся колесо. Балин не поверил своим глазам. Не опасаясь оступиться, не смотря под ноги, он двинулся к источнику шума и движения. Только подойдя к механизму, он в полной мере оценил его размеры. Промывочные барабаны, соединенные лотками, возвышались над ним на пятьдесят локтей. Приводные валы внушительной толщины соединялись с не менее внушительными муфтами. Новенькие клепки, сверкавшие при свете факела, облепили мокрое дерево. Густой слой свежей смазки виднелся на всех движущихся деталях. Вода с ровным, мощным гулом ворочалась где-то неподалеку. Порода со скрежетом дробилась, промывалась, отводилась и вновь промывалась внутри барабанов. Балин пошел вдоль механизма.

— Здорово, — поприветствовал Балина один из братьев, вынырнув из темноты с масленкой в руках. — Я Олуэн.

— Тут без света ничего не разберешь, — проворчал он через секунду, снова нырнув в темноту. — Балин, посвети.

Балин пошел на голос. Он нашел Олуэна стоящим на коленях перед редуктором. Одна из шестерен явно потрескивала.

— Менять придется. Так хорошо сохранилось, но мелочи просто выводят из себя. Конечно, сто лет — не шутка. Правда, сдается мне, что ушли отсюда еще раньше. Спасибо, хоть что-то осталось, а то пришли бы, как новички на выгон…

Они шли в свете факела, а вокруг них скрипело, визжало, стонало, шуршало и гремело. Скоро показался едва тлеющий костер из каменного угля.

— Горячей еды нет, один кипяток, — сказал близнец. Теперь Балин смог его рассмотреть. Братья происходили из очень богатой семьи, им принадлежал не один золотой прииск на южных склонах Серых гор. В поход они выступили по своей воле. Многие спрашивали, что столь солидные, обеспеченные и знатные гномы нашли в безрассудном предприятии Балина. Братья только отмахивались. В дружине Балина они выделялись настоящими мифриловыми доспехами и именным оружием. Впрочем, тройняшки этим не особо кичились. Зато когда потребовались руки, способные намыть золото, все сошлись на мнении, что Толун, Олуэн и Балуон в этом деле лучшие.

Сейчас Балин видел перед собой изнуренного и страшно похудевшего гнома. Мышцы на голых руках будто усохли и превратились в коричневые сплетения жил. Глаза Олуэна глубоко запали, верный признак постоянного недосыпания. Одет он был в робу, столь заскорузлую и одеревеневшую, что она наверняка бы встала стоймя, как кираса, захоти Олуэн ее снять. Руки и лицо его были покрыты слоями грязи и лоснились от масла. Борода слиплась сосульками, сапоги превратились в клочья.

Обычно Балин не одобрял нерях, справедливо полагая, что небрежность в рабочей одежде никогда до добра не доводила. Но сейчас он видел перед собой не мастера, виртуоза машинерии, а работягу, который вкалывал, спал и ел у своего механизма, забыв о себе, подчинив себя самого одной мысли — работать, работать, работать. Лязгающий железный монстр вытягивал из Олуэна последние силы и саму душу. В конце концов, безразличный ко всему механизм перетрет и этого гнома, который пусть и кажется двужильным, но на самом деле состоит из плоти и крови. Олуэн это прекрасно сознает. Поэтому он стремиться сохранить силы как можно дольше, не расходуя их на бесполезные здесь переодевания и умывания.

Повезет, если потеряешь сознание и отлежишься в тихом уголке. Десять часов каменного сна, что пролетят как одно мгновенье, кусок мяса с крамом —