Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сказала, что ей надо решить какие-то личные проблемы. Обещала быть к обеду.
– Понятно. – Сбитый с Толку Тимофей вернулся на рабочее место перед двумя экранами, оборудованное двумя приборными консолями с подлокотниками для удобного управления комплексами измерителей.
– Минута до запуска! – предупредил Феофанов.
Тимофей торопливо набрал номер Грубина.
– Привет, – отозвался Валера. – Ты уже встал?
– Я давно на работе, запускаем пятёрку! Руна не явилась, сказала шефу, что хочет решить личные проблемы. Если она одна пойдёт разбираться с полковником Житомирским…
– Понял, засада!
– Сделай что-нибудь!
– Диктуй адрес и мобилу.
Тимофей продиктовал.
– Эти ребята сидят в Люблино.
– Помню, разберёмся, потом позвоню.
Тимофей вздохнул с облегчением, отключая вижн, и в этот момент Феофанов объявил:
– Пуск!
Сквозь тихий гул работающего силового оборудования лаборатории донёсся двойной щелчок.
Вокруг дверцы камеры зажглось ожерелье красных индикаторов.
– Инвертор включён! – раздался мягкий голос компьютера.
Экран напротив Тимофея озарила вспышка сиреневой молнии, разорвавшей пространство внутри камеры.
Второй монитор – справа в этот миг показал пульсирующий мыльный пузырь – с виду начавший расширяться и в течение нескольких мгновений занявший всю камеру, а затем рванувший за её пределы клочьями светящейся субстанции, не то горящего газа, не то электрической плазмы, не то призрачного лунного сияния.
Стенка камеры растворилась в этом сиянии, ударившем вихрем в помещение лаборатории.
Раздались крики испуганных женщин.
– Выключ… – донёсся слабый всхлип Валика.
Ответа Феофанова Тимофей не услышал.
Пространство вокруг раскололось трещинами, начало сворачиваться в необычный узел кипящих геометрических фигур, пронизывающих друг друга и порождающих необычные ощущения.
Исходящее от аппаратуры тепло Тимофей вдруг стал воспринимать как прикосновение тысяч иголочек! Руки превратились в потоки элементарных частиц, сплетающихся в жилочки кружевной ткани, образующей тело!
Пространство вокруг перестало быть целым, превращаясь к конгломерат тающих друг в друге прозрачных фигур – кубов, шаров, эллипсоидов, разбивших помещение наподобие пены из мыльных пузырей!
Он невольно попытался попятиться, забыв, что сидит в кресле, и вывалился на вершину не то скалы, не то башни, возвышающейся над долиной, окруженной смутно видимыми горными стенами, смыкающимися в острый готический шатёр высоко в небе!
Самое странное, что этот удивительный неземной пейзаж он видел не только глазами, но и всем телом, ощущая сразу все стороны света, не отделяя низ от верха и восприятия «лево» от «право». К тому же одновременно к неземной картине примешивалось изображение лаборатории со всеми аппаратами и сидящими в креслах операторами. Это комплексное переживание было таким необычным, что Тимофей осознал пейзаж как объёмное игровое поле, воспроизведенное компьютером для участников игры. Современные машины уже научились создавать панорамы с эффектом участия, и, входя в игру, человек становился её живым персонажем, проживая заложенные программой коллизии.
Каменная твердь под ногами вдруг начала зыбиться и таять. Испугавшись, Тимофей снова попятился (ощущая при том, что сидит в кресле, хотя и не видит его) и оказался на дне чашеобразной долины, рядом с возносящейся в мутное небо башней, свитой из прямоугольных жил. Именно на её вершине он и находился только что.
Вспомнилась знаменитая на весь мир Гора Дьявола, расположенная в аризонской пустыне. Башня походила на ту гору как двойник, хотя и была в несколько раз тоньше и стройней.
Тимофей хотел было обойти её, сделал шаг и начал погружаться в слой щебня, покрывавшего дно долины. Попытался подпрыгнуть, на миг потерял ориентацию, а когда стал видеть, понял, что попал на Луну! Во всяком случае, ландшафт вокруг напоминал лунный, небо над головой было чёрным, усеянное мириадами звёзд, а над горизонтом висел серо-синий, с зеленоватым оттенком и с белыми пятнышками облаков, шар Земли.
Из дальних далей донёсся чей-то отчаянный вопль:
– Выключайте!
Тимофей даже не понял, кто именно кричал, Феофанов или кто-то из операторов. Пульт, на котором находился резервный предохранитель, поставленный Петровичем на всякий случай, физик видел, но как только потянулся к нему, лишь вызвал этим очередную метаморфозу.
Сначала проявился эффект синестезии.
Свет, излучаемый Землёй, стал горьким.
Лучики звёзд, наоборот, показались сладковатыми.
Грунт под ногами обрёл прозрачность, словно обратился в лёд, только не холодный, а наоборот – горячий.
Над равниной Луны словно игрушечный болванчик вырос высокий шпиль – та самая башня, на которой он оказался после начала эксперимента, выглядевшая издали настоящим минаретом. Пришла мысль вспрыгнуть на неё с разбега. Не обдумав идею как следует, Тимофей бросился к ней, не ощущая ног, и мгновенно оказался на её плоской вершине.
Башня-минарет тоже стала прозрачной, а затем Тимофей провалился в неё и растворился в пучке прямоугольных жил, превратившись в одну из протаявших внутри кишкообразных петель. На мгновение кристаллический массив башни обнял человека как вторая кожа, и ему показалось, что перед глазами распахнулась вся Вселенная!
Но человеческая ограниченность не позволила ему осознать масштаб мироздания, и непонятный феномен буквально вышвырнул испытателя из своей структуры в реальный мир. Тимофей ощутил себя сидящим в кресле и судорожным движением стукнул кулаком по красному грибку запасного выключателя.
Множащееся стеклянно-зеркальными изломами мыльных пузырей пространство вокруг сжалось до нормальных размеров, приобретя естественный цвет, запах, температуру и твёрдость.
Помещение накрыла волна озона.
Ошеломлённые экспериментаторы начали приходить в себя, оглядываясь, обмениваясь взглядами и репликами.
– Что это было?! – шепеляво пробормотал прикусивший губу Валик.
– Хождение в пятёрку, мать её! – откликнулся Петрович.
Женщины продолжали ощупывать себя, ещё не до конца осознав, что метаморфозы кончились.
– Всем на КФА! – донёсся тихий голос Феофанова.
Тимофей привычно пробежался по клавиатуре своего компьютера, выполняя команду: КФА означало «контроль функционирования аппаратуры». Потом на всякий случай зашёл к завлабу проверить его состояние.
Мирон Юльевич выглядел ещё более бледным, чем раньше, усталым и старым. В свои шестьдесят с хвостиком он никогда до этого не жаловался на здоровье, но встряску, похоже, пережил с трудом.