– Тонны по две бомб несут, – предположил Манихин.

Стрелок-радист Леша Савин, хорошо разбиравшийся в технике, поправил его.

– Грузоподъемность тысяча шестьсот килограммов. Ну и этого хватит, чтобы хорошо врезать.

– Истребителей сопровождения маловато, – заявил Матвей Колесник.

– Ничего, отобьются.

Один из танкистов, встав в рост, размахивал шлемом и выкрикивал:

– Вложите гадам по полной!

Судя по голосу, он был крепко на взводе. Начали праздновать! Захватив с собой рыжего командира «тридцатьчетверки», Чистяков обошел с ним позиции. Выпивши были почти все, но сержант-танкист и один из десантников, возрастом постарше, хлебнули больше, чем надо.

К счастью, запасы спирта и трофейного рома уже заканчивались. Боец-десантник угомонился и отправился спать, а танкист бил себя в грудь кулаком и кричал:

– Мне что, выпить нельзя? Я полтора года в этом железном гробу отвоевал. Горел, аж кости сквозь мясо видны были. Имею право!

– Имеешь, – не стал заводить канитель Чистяков. – Попей водички и ложись отдыхать.

– Может, я товарищей еще хочу помянуть. Водка есть, старлей?

Младший лейтенант, командир танка, приказал:

– Геннадий, иди спать. Не развращай мне тут молодежь.

Оправдываясь, объяснял Чистякову:

– Парень неплохой. Смелый, наводчик хороший. Сегодня его «тридцатьчетверка» сгорела. Он да механик выбрались. Механик весь обожженный, в тыл отправили.

– Ночью нас, как курят, передушат, если все так поминки справлять будут, – сказал старший лейтенант. – Твой хороший парень без задних ног дрыхнуть будет, а кому-то вместо него всю ночь на посту стоять. Вылить остатки спирта и проверить посты.

Остальные танкисты угомонили сержанта, а Чистяков приказал выдвинуть «тридцатьчетверку» с неисправной башней на триста метров западнее разъезда. Младший лейтенант, командир машины, помялся. Дежурить ночью одному на дороге ему не очень хотелось. Тем более башня не вращалась, и оба пулемета имели ограниченный сектор обстрела.

– Может, мою машину в охранение поставим? – предложил командир второй «тридцатьчетверки». – В случае чего я могу из пушки врезать. Снарядов хватает.

– Твоя пушка здесь, на разъезде нужна. А ты, герой с дырявой пушкой, будешь связываться по рации с моей самоходкой. Пропустишь время, пеняй на себя. Один нажрался, второй боится один ночью дежурить.

– Я не боюсь, – обиделся младший лейтенант.

– А если не боишься, вытащишь на броню оба пулемета, вот тебе круговой обстрел. Гранаты есть?

– Так точно.

– Попробуй только засни!

– Честное слово, товарищ комбат…

– Я не комбат, а командир батареи. Двигай вперед.

Позже, обходя вместе со взводным Олегом Пуховым посты, Чистяков признался парню:

– Душа у меня неспокойная. Мало того, что в немецком тылу сидим, да еще переезд держим. Всего можно ожидать ночью.

– На меня можете надеяться, – уверенно заявил десантник. – Я всю ночь дежурить буду. Водку почти не пил, так что на сон не тянет.

– Тебя мать как в детстве называла? Олежка?

– Да, Олежка. Откуда вы это знаете?

– Тебе годов-то сколько?

– Девятнадцать… в ноябре исполнится.

– Ладно, иди к своим ребятам, Олежка.

На ночь обе самоходные установки и танк Чистяков приказал выгнать из капониров, чтобы обеспечить свободу маневра. Степану Авдееву приказал держать под прицелом северную часть железнодорожного полотна.

Свою машину развернул стволом на юг, в направлении Равы-Русской, откуда мог появиться бронепоезд. Часа в два ночи прикорнул, предупредив Авдеева и своего наводчика Хлебникова.

– В случае чего, сразу будите. Может, посплю хоть пару часов.

Но поспать в эту ночь старшему лейтенанту Чистякову не удалось.

Младший лейтенант, командир Т-34 с продырявленной пушкой, сидел на краю открытого люка с автоматом на коленях. Будь он поопытнее, не стал бы громоздиться так высоко – слишком приметная цель для вражеского стрелка.

Ночь выдалась темная. Горбушка луны то появлялась, то исчезала среди облаков. Сверху открывался неплохой обзор, а если включить фары, то метров за двести все будет видно, как на ладони.

Сержант, командир башни, или, проще говоря, башнер, имел опыта побольше и выбрал место шагах в десяти от танка, на бугорке в густой траве. Если фрицы ударят из темноты, то главной целью будет одиноко торчавшая на обочине дороги русская «тридцатьчетверка». Конечно, в этих рассуждениях присутствовала доля эгоизма, но если лейтенант не возражал, почему бы не обезопасить себя. Под рукой сержанта лежал пулемет, а в двух сумках запасные диски и гранаты.

Стрелок-радист, из недавнего пополнения, сидел у рации и курсового пулемета. Место для наблюдения было у него никудышное – узкая смотровая щель, сквозь которую и днем толком не прицелишься.

Но младший лейтенант считал более важным, чтобы возле рации постоянно находился человек. Рядом, на своем сиденье перед открытым люком, дремал механик-водитель. Бывший колхозный тракторист, лет на десять старше остального экипажа, воевать среди ночи ни с кем не собирался. Наган лежал в кармане комбинезона, а сам механик сквозь дремоту иногда трогал рычаги, готовый сразу запустить двигатель.

Каждый думал о своем. Механику виделось родное село, дом, семья. Еще он жалел, что не смог удержаться в ремонтной роте, где провел в стороне от передовой последние полгода. В линейных частях не хватало механиков-водителей, и его внезапно перевели в батальон Болотова. Командира, по мнению механика, никудышного, способного лишь смотреть в рот начальству и гробить людей.

Младший лейтенант думал о знакомой девушке-связистке. Она принимала его ухаживания, мелкие подарки, иногда позволяла себя целовать, но дальше этого дело не продвигалось. По слухам, девушка встречалась с зампотехом полка. Слово «спала» ему претило. Младший лейтенант был из интеллигентной семьи и не верил, что девушка может так просто отдаваться без любви человеку на двадцать лет старше, да еще женатому.

Приятно возбуждающие воспоминания о последней встрече и надежды, что после рейда все у них будет по-настоящему, понемногу расслабили командира танка. Он погрузился в дрему, даже всхрапнул, что сразу услышал чуткий механик-водитель.

– Не спать! – встрепенувшись, окликнул экипаж младший лейтенант.

– Нет… наблюдаем, – ответил механик.

Растолкали заснувшего радиста, который вышел на связь с самоходкой Чистякова и доложил, что у них все тихо.

– Это хорошо, – важно ответил радист Леша Савин, дежуривший на рации.

И Чистяков, и его заместитель Степан Авдеев осознавали, что за ними наверняка ведут наблюдение. Авдеев, нервничая, ожидал нападения ночью. Хотя тревога казалась ему излишней. Это же не кинофильм «Чапаев», где коварные казаки обкладывают штаб славного комдива.