— А потом что? — с вызовом спросил Джумал, но в глазах мелькнул страх.

Он бросил взгляд на листок в руках Ермилова, благо тот им помахивал почти у него перед носом, и убедился, что там написано по-арабски, по-видимому, собственноручно этим самым Хасаном. «Кто он? — прикидывал Джумал. — Если араб, то или боевик, или кто-то из инструкторов. Будь он боевик или инструктор, был бы предельно откровенен, слил бы все, что знает, оказавшись в руках сирийских военных, крайне озлобленных. Даже если добровольно сдался, все равно».

Война с самого начала приняла характер яростный и бескомпромиссный. Потеряв близких и дом, сирийцы уже не церемонились с пленными боевиками, насмотревшись на ролики казней, выложенные боевиками в интернете. Да и вживую видели…

— А потом все! — почти весело ответил Горюнов, и прозвучало это двусмысленно. — Давай, Джумал, включай мозги или хотя бы инстинкт самосохранения. Чего тебе этот Евкоев? Сдай его нам, и тебе полегчает во всех смыслах. Он же был тогда в Табке, в сентябре прошлого года?

Джумал поерзал.

— Я не знаю никакого Хасана, — попытался он остаться при своем.

— Зато он тебя знает, — кивнул Горюнов. — Этого достаточно. Он был одним из инструкторов. Ты что, знаешь всех инструкторов по имени? Давай уже ближе к делу. Начни просто: «Мы встретились с Евкоевым в военном лагере «Сабри». Давно не виделись, обрадовались встрече и…» — Петр взмахнул рукой, словно дирижировал тем, что сейчас скажет Джумал.

— И… Ну чего там рассказывать? Рашид был в маске, вся их прибывшая к нам группа ходила в масках. Но я-то сразу его признал. И он меня. Когда нас никто не видел, мы перекинулись парой слов. Сфотографировались даже вместе. Тогда он, конечно, маску снимал. Я собирался отправлять свою фотографию дяде и сестре, чтобы они передали родителям, что я жив и на тропе войны во славу Аллаха. — Он сказал это машинально, осекся, быстро зыркнув на Ермилова и на Горюнова, но, увидев их спокойные лица, лишенные ярких эмоций, продолжил: — Рашид узнал и попросил переслать и его сестре.

— Почему не сам?

— Да, я тоже так спросил. Но он замялся, а потом сказал, что его готовят для серьезных дел на Кавказе и за ним плотно приглядывает служба безопасности…

— Игиловская? — уточнил Олег.

Джумал кивнул и добавил:

— Нас всех проверяли, но его проверка уж больно затянулась.

— И ты отправил вашу с ним фотографию твоему дяде и его сестре? — подсказал Горюнов.

— Ну да.

— В твоем телефоне фотка осталась? — спросил Ермилов.

— Он телефон подчистил перед арестом, — вместо Джумала ответил Горюнов.

— Тогда логин и пароль от почты, — попросил Олег, уже испытывая тоскливое чувство, что тонкая паутинка вот-вот оборвется и останется только навязчивое ощущение, что держал ее в руках и упустил.

— Не помню. Правда, не помню. У меня там было несколько ящиков, — довольно искренне ответил Каитов. — Я их в записной книжке телефона держал.

— Ага, — Горюнов склонил голову к плечу и поглядел на Джумала оценивающе, — а телефон ты подчистил. Остаются сестра и дядя. Думаю, твоих показаний, — Петр кивнул на диктофон, — будет достаточно, чтобы обвинить твою сестру в пособничестве. Мы сегодня же задержим ее.

У Джумала округлились глаза.

— Вы не посмеете, — еле слышно прошептал он.

— Ха! — отреагировал Горюнов.

— Есть вариант, — смягчил ситуацию Ермилов, чтобы не доводить до состояния клинча отношения между Петром и подследственным. — Пусть она отдаст нам фотографию. И мы разойдемся с миром.

— Это вы сейчас так говорите, а когда она придет отдать вам фотографию, вы ее все равно задержите, — Каитов, говоря это, глядел только на Горюнова.

Ермилов оглянулся тоже посмотреть на Петра и по выражению его лица понял, что Горюнов в самом деле способен задержать сестру, несмотря на договоренность с Джумалом. Руки у Петра так и чешутся. Он продолжал молчать еще минуту, а потом сказал:

— Тебе не стоит с нами торговаться. Ты лучше подумай, что предпринять, чтобы нас умаслить. Фотография должна попасть к нам в любом случае. И чем быстрее, тем лучше для твоей сестры. Тогда мы, может быть, ее не привлечем.

— Дядя Хамед! Фотография, может быть, сохранилась у него в телефоне. Он, кстати, во Владикавказе живет.

— То есть дядю тебе не жалко, — усмехнулся Горюнов.

Когда они вышли из СИЗО, на проспекте Коста их поджидала машина с шофером. Они успели заехать в Управление перед посещением Каитова в следственном изоляторе и получили в помощь водителя Алексея в комплекте с машиной.

— Вас в гостиницу? — спросил Алексей, обернувшись на пассажиров.

— А давай-ка проедемся в один из ваших спальных районов, — вдруг единолично решил Горюнов и назвал адрес.

— Я не думаю, что это хорошая идея. Надо съездить в Управление, взять местных оперативников. А еще хорошо бы санкцию. Мне все это не нравится — ни Каитов, ни уж тем более его дядюшка.

— Это Затеречный район, — деликатно заметил Алексей. — Там, бывает, постреливают.

— Вот-вот, — Ермилов подхватил предостережение водителя и добавил негромко, чтобы не слышал Алексей: — Это необдуманно.

Горюнов отмалчивался, глядя в окно. Потом заметил так же тихо и равнодушно:

— Если хочешь получить фотографию, то не надо трезвонить во все колокола, что мы идем к дядюшке. Тихо, быстро. Заскочили, схватили… Боишься, я один схожу, посидишь в машине.

— Чего мне бояться?

— Вот и я о том же. У нас нет достоверных данных, что дядя связан с боевиками.

— А ты проверял?

Горюнов промолчал. Ему надо было быстрее вернуться в Москву. Уваров отпустил его на сутки. Он считал, что сопровождать Ермилова нет необходимости — сам справится. Уже и так дважды помогли. Сначала предоставили информацию об англичанине, затем организовали встречу с Каитовым, проходящим по их ведомству… «Ты что, нянька Ермилову? — возмущался Уваров, напутствуя перед отъездом Горюнова. — Он тебя и сам многому способен научить. Во всяком случае, дисциплинированности. У тебя полно работы».

Шли уже вторые сутки командировки…

Хамед Мамедов жил на третьем этаже старой пятиэтажки. Ермилов посмотрел на табличку над дверью подъезда, прикинув по номерам квартир, куда выходят окна жилища Мамедова. Поглядел на балкон, где одиноко стояли старые лыжи.

Каитов предупредил, что дядя — инвалид. Он потерял ногу в аварии и почти не выходит из дома. Так что они его застанут в любое время.

— Не слишком ли много инвалидов у них в семье? — все еще колебался Ермилов. — Давай хоть с участковым переговорим, что ли?

— Угу. А пока мы вернемся обратно к этому дому, то уже никого не застанем. Уковыляет он после звонка из отделения полиции, даже без протеза. Внезапность — вот наше оружие.