Сумма в пять миллионов фунтов, упомянутая Грегори, возросла в три раза. Великобритания расходовала их на обучение добровольцев для организации.

Расследование в отношении Фатиха приостановилось. Заморозилось до лучших времен.

Взъерошенный разговором с бескомпромиссным Плотниковым, запретившим пока выходить с этой «хиленькой» информацией на разговор с Евкоевым, Олег ехал с работы к Джейранашвили по распоряжению неумолимой Люськи, когда зазвонил мобильный.

— Приветик! Я слыхал, ты вернулся из командировки. Что же не сказал, что на Кавказе побывал? Мог бы там остаться, чтобы лишний раз не мотаться. Я ведь тебе туда снова предлагаю съездить, — бодрый голос с арабским акцентом в телефонной трубке, несомненно, принадлежал Горюнову.

— А почему я должен перед тобой отчитываться? Как Узбекистан?

— Стоит. Так как? Завтра сможешь?

— Слушай, у тебя все кавалерийским наскоком. Надо подумать, посоветоваться с руководством, — промямлил Ермилов.

— Так уже. С замом твоего шефа я переговорил. Шеф не против отпустить тебя на денек. Больше и не потребуется. Клиент совсем там дозрел в ожидании серьезного разговора. И мы, я думаю, вполне удовлетворим его ожидания, — Горюнов замолчал, явно что-то прикидывая про себя, и все же решился: — Олег, ты меня извини, а если я к тебе в гости напрошусь? Я сам с самолета, дома шаром покати — Сашка с детьми на юге, да и обсудили бы нашу предстоящую поездку. — Поскольку Олег молчал в ответ, слегка обескураженный, то Петр, вздохнув, заключил: — Понял. Не бери в голову.

— Нет, ты как раз не понял, — больше всего Ермилов не любил разочаровывать людей. — Просто я сам еду не домой, а в гости.

— А туда напроситься нельзя? — продолжал наглеть Горюнов.

— Фиг его знает! — пробормотал Олег. Он злился на Люську, затеявшую поход в гости, когда муж только из командировки. Из самолета — на службу, и творожные лепешки протухли бы уже, если бы он не скормил их Григорьеву. — Сделаем финт ушами, — решился он. — Только тебе придется приложить усилия, чтобы обаять хозяев.

— Ты сомневаешься в моих способностях? — хмыкнул Петр. — Ну-ну.

Ермилов позвонил Игореше и преподнес визит Горюнова в таком ключе, что Петр — его товарищ по работе и давно мечтает познакомиться с настоящим археологом. Польщенный Игорь охотно согласился.

И все же определенную неловкость испытывали все, ожидая приезда Горюнова. Люська сердилась, что Олег не посоветовался с ней и тащит к ее друзьям своего приятеля. Манана волновалась как хозяйка гостеприимного дома, Игорь готовился предстать перед незнакомцем «настоящим археологом».

Однако появившийся с узбекскими сладостями: хаштаком из сушеной дыни, бухарской халвой с кунжутом и грецким орехом и с бутылкой хорошего грузинского вина, Горюнов сразу снял напряжение. Узнав, как зовут хозяйку, сказал:

— Манана в переводе с арабского «милостивая». Вот и вы милостиво разрешили мне посетить ваш гостеприимный дом. Благодарю вас!

В том же спортивного кроя костюме, в котором его видел Олег при первой их встрече, он выглядел элегантным, хоть и слегка небритым с дороги. Перелет из Ташкента был вдвое дольше, чем у Ермилова из Владикавказа, но усталости в Петре словно и не накопилось. Легкость в общении нивелировала его статус незваного гостя.

Он заметил на стене турецкий назарлык от сглаза и карту раскопок в рамке под стеклом. Спросил что-то Игоря по-турецки, тот с небольшим затруднением, но ответил. Тогда Горюнов, воодушевившись, затараторил так, что у Игореши глаза стали больше линз его очков. Из их разговора Олег различил только знакомое «Гёбекли-Тепе». Игорь некоторое время силился поддерживать разговор, но в конце концов, рассмеявшись, перешел на русский:

— Петр, я настолько хорошо не знаю турецкий.

— Да нет, он у вас вполне на уровне, — утешил его Горюнов. — Так что там с раскопками? Я бывал в Шанлыурфе, правда, проездом и не при слишком приятных обстоятельствах. — Он умолчал, что нелегально собирался тогда пересечь границу с Сирией, направляясь в сердце черного халифата — в Эр-Ракку в качестве новобранца ИГИЛ. — Гёбекли-Тепе там неподалеку. Не посчастливилось побывать. А вот в девяностых древние развалины Невали-Кери я видел. Это на дне водохранилища Ататюрка, их возраст примерно такой же, как у построек Гёбекли-Тепе, около десяти с половиной тысяч лет. Как можно было забросить раскопки Гёбекли-Тепе? Начали же еще в 1963 году. Постойте, ваша фамилия Джейранашвили? Уж не про вас ли писали в «Сабахе», дескать, вы там что-то свистнули с раскопок.

— Мы, — сознался Игореша покорно, зачарованно слушавший гостя. — Вот Людмила наши права в суде отстояла и наше оборудование.

— Уважаю, — Горюнов схватил руку Коротковой и сжал в своей лапище. — У турок вырвать что-то из глотки — это надо постараться и обладать недюжинным красноречием. А еще лучше, чтобы в кармане шуршали не только лиры, но и что-нибудь посущественнее.

Ермилов втайне надеялся, что может считать себя эрудитом, но после археологической эскапады сник.

«Ясное дело, он же разведчик. Ему необходимо уметь внедряться в любую компанию», — Олег искоса поглядывал на Петра.

Когда Ермилов рвался работать в ФСБ, он по-мальчишески надеялся, что станет уж если не участвовать, то разрабатывать острые контрразведывательные спецоперации. Просидев на аналитической работе не один год, подрастерял романтический пыл, хотя и участвовал потом во множестве оперативных разработок. И все-таки объективно оценивал свое место в Конторе. Таким, как кадровые офицеры, ему не стать. Но он способен взять другим.

Уже за столом разговор, умело направленный Горюновым в русло археологии (он просто ловко избегал ответов на вопросы: «А что вы делали в Турции?», «А где вы там жили?», «А сколько вы там жили?»), так и витал вокруг древних развалин.

— Особенно интересно, — оживленно размахивал вилкой Игореша, — это Т-образные столбы. Они бесполые. Вы понимаете?

Олегу хотелось погладить его по голове и успокоить: «Понимаем, дорогой».

— Шмидт утверждает, что это самые ранние изображения богов. Безо рта, без глаз, да и вообще без лиц. Зато у них есть руки! Ладони! Вы понимаете, Они творцы! А надписи, а пиктограммы! Все это вместе, и в частности изображения птицеголовых существ, отсылает нас к таким же изображениям на острове Пасхи.

— Понятно, — кивнул Горюнов и пристально посмотрел на Олега, словно на единственного в этой компании способного понять, — поэтому войны идут повсеместно. У Бога просто нет ушей, чтобы хоть что-то услышать, зато слепить клубок из тел, железа, оставшихся после разрыва многотонной бомбы, — запросто. Ведь у него есть ладони.

От воображаемой картины Олега передернуло. И было очевидно, что Горюнов говорит не о гипотетическом взрыве, а о чем-то вполне конкретном, осязаемом и обоняемом — воняющем кипящей кровью, горелым мясом и раскаленным железом. О том, что он видел своими глазами.