Я и села. И руководила, где что взять. Парни, вернувшись из ванной, присоединились к начальству, и уже втроем неожиданно быстро приготовили целую гору бутербродов и успели даже разогреть выпечку, всегда в изобилии водившуюся у меня в холодильнике — на всякий неожиданный случай появления гостей. А если таковые не объявлялись, то я угощала соседок.

Мы просидели за столом, наверное, больше часа — познакомились: белобрысого, высокого и худого звали Валентин, а темненького, курносого и плотного — Витя. И я их вспомнила. Перед самым моим решительным побегом от Ильи он как-то приводил этих ребят к нам домой. Они были тогда студентами юрфака, проходившими у него практику, и просидели почти сутки в засаде, ужасно замерзли и оголодали, вот мы их с Ильей отпаивали чаем и откармливали борщом. Помню-помню. Они тогда еще заснули, сидя на диване за столом.

Мы посмеялись, вспомнив ту историю, поговорили о прослушивающих устройствах, о дороге — они добирались в наш город на двух машинах: Илья Георгиевич Башкирцев на своем джипе впереди ведущим, а парни на своей машине ведомыми за ним, — об авариях и проблемных участках на дорогах по пути их следования. Я порекомендовала одну гостиницу — удобную, небольшую, с приемлемым ценником и, что немаловажно, — расположенную в центре города.

Съев все бутерброды, пирожки и ватрушки и составив компанию начальству в поедании оставшихся щей, ребята вдруг вспомнили о времени, заторопились и поспешили ретироваться, а я, закрыв за ними входную дверь на замок, постояла возле нее, с тоскливой безнадегой уговаривая себя смириться с неизбежностью того, что Илья-то Георгиевич, дай бог здоровья его папе, остался и мне придется с ним о чем-то говорить. Как я понимаю, говорить много, и все не о том, о чем бы мне хотелось! Да мне вообще с ним ни о чем говорить не хотелось!

Вообще! Ни говорить, ни видеть его! Принесла нелегкая…

— Ну что, может, еще чайку? — радостно улыбаясь, предложил он.

Потакать ему я не собиралась, да и вредничала от злости сильней обыкновенного, поэтому села за стол, сложила руки на груди и, глядя на него не самым добрым взглядом, спросила строго:

— Башкирцев, ты зачем явился?

— Ну, снова здорово! — ерничал вовсю он. — Я же уже объяснил: ты моя жена…

— Бывшая! — недовольным тоном, напомнила я.

— Да какая там бывшая, — отмахнулся он рукой и продолжил как ни в чем не бывало: —…и когда ты попадаешь в беду, естественно, что я должен разобраться со всей той хренью, что творится вокруг тебя.

— Вот и сидел бы со своими скромными силами в Москве! — ворчала я от бессильного недовольства.

— Дорогая, — вдруг нахмурил он брови, — ты плохо выглядишь.

— Да! Я плохо выгляжу!! — сорвалась я на крик, размахивая руками, от души давая себе возможность спустить пары. — Потому что меня дважды подпаивали какой-то дрянью, от которой я чуть концы не двинула! И не называй меня «дорогая»! — На удивление быстро остыв, словно порох мгновенно сгорел в небольшом заряде, я запахнула на себе спортивную куртку и уже не возмущенно, а капризно-ворчливо закончила свое яркое выступление: — Мне вообще доктор прописал отдыхать, спать и восстанавливаться, а не гостей незваных принимать!

— А ты и отдыхай! — заботливо воскликнул он.

— Принесло же тебя, Башкирцев! — вздохнула я в очередной раз и откинулась на спинку стула.

— Дорогая, — усмехнулся он, — лучше все-таки тот черт, которого знаешь.

— От черта молитвой, а от тебя ничем, — сдалась я.

— Ну, вот и ладушки! — порадовался Башкирцев моей капитуляции.

Но несмотря на балагурство, шутки-прибаутки и яркие цитатки, я знала, что он внимателен ко всему, что происходит вокруг — ко всем, даже, казалось бы, незаметным и малозначительным деталям.

Видимо, я и на самом деле выглядела не очень, замученной и уставшей, да, собственно, я себя таковой и чувствовала, больше всего на свете мне хотелось тишины и покоя.

И полежать.

— Кира, — с искренним беспокойством внимательно рассматривал он меня, — ты на самом деле выглядишь больной. — И распорядился командирским тоном: — Так! Давай-ка ложись, а я тут сам разберусь со всем и уберу. К тому же мне надо сделать несколько звонков.

— Я не могу отдыхать, когда ты в моем доме с чем-то там разбираешься! И вообще присутствуешь! — возмутилась я, правда, не слишком активно.

— Все, — остановил Башкирцев наши дебаты. — Ты отдохнешь и с новыми силами примешься меня выпроваживать и язвить! — закрыл он тему тем самым своим безапелляционным тоном, за которым не могли последовать уже никакие споры и рассуждения.

Подошел ко мне, подхватил под локоток, поднял со стула, придержав рукой за талию, и направил меня к выходу из кухни.

— Я тебя провожу, — объяснил он свои действия.

— Вполне в состоянии дойти сама, я пока не при смерти.

Но как бы я ни вредничала, а полежать мне определенно требовалось, поэтому, отделавшись от его опеки, я прошла в спальню и улеглась в кровать, пообещав себе всего полчасика отдыха.

— Просто полежу, — сказала я себе.

И тут же уснула.

Проснулась я, когда за окном было уже совсем темно. Ого! Это сколько ж я спала? Тут я вспомнила про ворвавшегося в мою и без того неспокойную жизнь Башкирцева и застонала от досады. По-па-ла!

Но деваться некуда — выпроводить его обратно в Москву так же невозможно, как затолкать назад в тюбик зубную пасту! Если он решил, что должен разобраться с моими трупами, в смысле не с моими, а с трупами в моей квартире — да какая разница! Проще говоря: пока Илья не сочтет, что дело закончено, вариантов отделаться от него нет решительно никаких.

А мне вдруг подумалось — да уж, Илья Георгиевич на роль героя-спасителя подходит приблизительно так же, как танк в бантиках в качестве белоснежного коня под принцем. Но одно я знаю совершенно определенно — если кто и сможет вытащить меня из этой неприятности, как, впрочем, и из любой иной заварухи, так это только Башкирцев!

Так получилось. Так жизнь сложилась.

В общем, пусть будет он, раз иной альтернативы боженька не предоставил!

Ни о каком белоснежном альтруизме с романтическим хеппи-эндом в конце не то что речи, а и мысли быть не может — нервы он мне вымотает все без остатка, будет уперто настаивать на том, что считает важным, примется наставлять до глубокого занудства направо и налево, голосом стальным распоряжаться в своей любимой манере, сыпать сарказмом и иронией, командовать и талдычить свое. И доведет меня до такой степени, что мне захочется к двум предыдущим трупам присовокупить третий его, причем собственноручно!

И все это до такой степени хреново, что, наверное, хорошо!

«Это точно!» — усмехнулась я своим противоречивым выводам, встала с кровати, натянула домашний костюм и осторожно вышла из спальни.